Что произошло в балете за последние двадцать пять лет?

¹ (Что произошло в балете за последние 25 лет? - Новое русское слово, 1935, 14 апр. Вырезка хранится в ЛГТБ.)

Трудно в нескольких газетных строках дать обзор балета за такой период, особенно если говорить о русском балете, который рассыпался по всему миру.¹

¹ (Здесь и в других местах Фокин имеет в виду зарубежные труппы и отдельных артистов русского балета бывших императорских театров.)

Но все же по отдельным спектаклям, которые удавалось видеть в Америке и Европе, вырисовывается картина, и, надо признаться, картина печальная.

Случилось так, что когда дается отрывок из старого балета Петипа "Спящая красавица", когда дается этот набор классических бессодержательных танцев из большого балета, втиснутый в один акт, которому С. П. Дягилев (такой мастер сочинять к старым балетам новые имена) дал название "Свадьба Авроры", то публика приветствует каждый номер как откровение красоты! Я сам испытывал в душе какой-то праздник, бодрым вышел из театра и, правя автомобилем среди разбегающейся публики, взволнованный, напевал милого Чайковского, его изящные вариации.

Отчего же случилось, что после первого адажио, исполненного несколькими танцовщицами в старомодных балетных тюничках с кавалерами, которые их "поддерживали", публика разразилась громом рукоплесканий?

Ничего танцовщицы не совершили особенного, стоя в линии в обыкновенных аттитюдах и арабесках, вертелись на пальцах одной ноги, откровенно упираясь руками на своих партнеров, которые с серьезным видом обходили кругом, поворачивая "вокруг своей оси". Ничего особенного. Но успех потрясающий!

Откуда же такой успех этого классического адажио и всего акта "Свадьбы Авроры", когда этот балет дан после произведения новейшей модернистической формации? Оттого, что разница между здоровым и красивым искусством Петипа и заумными, извращенными балетами новейшего "модернизма" слишком ясна.

Я смотрел и слушал. Передо мной развертывались картины, нарисованные фантазией Мариуса Петипа. Француз с изысканным вкусом. Он тоже был гурман. Но искусство его не было гнилым. Бодрое, здоровое, оно прославляло красоту тела, говорило о нормальной любви (никаких сексуальных извращений, столь излюбленных в новейшей хореографии, я у Петипа не помню).

Еще Шопенгауэр сказал, что "единственной темой зодчества служит подпора и тяжесть"... Если этим исчерпывается содержание такого искусства, как архитектура, то насколько же содержател[ьнее] танец, в котором и тяжесть, и опора в постоянном движении? Даже если бы только к этому сводился весь танец. Владение равновесием, сознание гармонии в своем собственном теле - разве это не радость?

Вот поэтому зрелище балета Петипа, после всех хитроумных выдумок молодых балетмейстеров дягилевского производства, подействовало на меня как что-то бодрящее, освежающее, праздничное.

Зачем же было копья ломать? Зачем же 25 лет назад я призывал от формы старого балета перейти к иным, новым формам танца?

"От добра добра не ищут" - говорит пословица. Но ошибается пословица: именно от добра надо исходить художнику в своих исканиях. От добра стремятся к новому добру, к лучшему.

Так и мне казалось, что от красивого, но бессодержательного танца балет перейдет к танцу, который в прекрасной форме будет передавать все то, что волнует человека, все его сокровенные мечты. Мне казалось: как только будет доказано, что танец может быть понятен каждому человеку, в котором есть живое, чуткое сердце, балет станет черпать темы из неиссякаемого источника жизни, от самых больших социальных потрясений до глубочайших интимных переживаний, от беспечного праздника души до горьких страданий, - все, все может и должно быть источником творчества будущих балетмейстеров.¹ Мне казалось, что всякий художник, которому есть что сказать, прежде всего и более всего хочет, чтобы его поняли, и для Этого ищет тех слов, звуков, линий, движений, которыми он может ясно выразить свои мысли и чувства.

¹ (Редким, исключительным осуществлением таких мечтаний о серьезном балете был поставленный Иоссом "Зеленый стол" на потрясающую тему войны. Балет глубокого смысла.)

Так мечтал я 25 лет тому назад...

Если сопоставлю [мечты] с тем, что вижу на современной сцене, то прихожу к печальному выводу: несмотря на всю шумиху о современности и модернизации, о нынешних достижениях, о соответствии духу новой жизни и пр. и пр., балет сегодняшнего дни повторяет все ошибки старого классического балета, прибавляя к ним еще самую большую ошибку - потерю искренности, утрату чувства правды.

Меня спросят: какие же ошибки классического балета повторяет модерни[сти]ческий? Как же это возможно, когда он так далеко ушел от старого?

Никуда не ушел!

Так же танцуют "на пуантах" и делают французский па де бурре в картине русской народной свадьбы, в мифе о Прометее, в балетах из современной жизни... Так же, как и в старом балете, отсутствует правда жеста, стиль движений, все заменяется раз навсегда выдуманной формой танца.

В старом балете это была форма изящного специального танца французско-итальянской школы.

Теперь это шаблон акробатически-гротескного стиля, отвергающего красоту здорового, нормального тела. Гротеск, эксцентрика... все это может быть хорошо на своем месте, но когда повторяется, как раз навсегда приготовленное средство, помогающее и [все] выражающее при всех случаях, то это [та же] ошибка, что и в старом балете.

Следующая ошибка, свойственная и старому, и модернистическому балету, - это непонятность действия.

Действия или вовсе нет, или оно совершенно не выражено ни танцем, ни мимикой. Мне приходилось спрашивать: что значит, что в каждом балете одного балетмейстера по несколько раз кого-нибудь уносят за ноги и за руки? Что значит, что одна девица вбегает на сцену и долго ищет свое место? Что вообще изображается в таком-то балете? На это мне отвечают люди, близкие к балету: мы не знаем, нам этого не объясняли...

Я думаю, сами авторы часто не знают, что все это значит.

Но, помимо сходства со старым балетом, есть и различия.

1. В старом балете всегда стремились к красоте.

Теперь красота человека на сцене - это признак отсталого вкуса!

2. Привкус порнографической выдумки, все виды сексуального извращения, начиная с гадкого, скандального жеста в финале балета "Полдень фавна", всевозможных любовных треугольников, гомосексуальных прелестей...

Всего этого не было в наивном и чистом старом балете. Все это "новые достижения".

Кладут мужчину на пол, а на него женщину. Потом берут его за ноги и [за] голову, как носилки, и уносят за кулисы. При этом женщина медленно, долго скользит между ног мужчины и остается на полу...

А собачий жест?!.

Одетый собакой артист, а может быть даже артистка (!), отбегает в сторонку и... подымая одну ногу, изображает очень реалистично то, что делают иногда собаки у фонаря. Этого не найти не только в классическом балете, но и в третьеразрядном американском бурлеске.

Уж подлинно: "догнали и перегнали"!

В газетной статье нет возможности анализировать причины, приведшие балет в тупик, сделавшие из него скучное подражание веселому бурлеску, сделавшие из него пустую и незабавную забаву. Скажу кратко: причина в дягилевском балете и его извращенной, больной атмосфере. Не о том мечталось 25 лет назад, когда с таким пылом производились с помощью лучших русских музыкальных и художественных сил опыты создания нового балета!

Надо сознаться, что вне русского балета были явления большого значения. Я говорю, конечно, не о немецком модернизме. Вигман и ее ученики - Это незаконные дети дягилевского балета в период его упадка.

Я говорю об удивительном прекрасном явлении. Это Шан-Кар и его группа. Я бы хотел, чтобы от него позаимствовал балет не отдельные позы и танцы, а то благородное, священное отношение к искусству танца, ту атмосферу вкуса и красоты, которой так отличается этот азиат от европейских и центр[альн]оевропейских танцоров и танцовщиц.

Многое в искусстве "от лукавого". Самый же его коварный совет, когда он шепчет художнику на ухо, чтобы тот не отставал, чтобы был "передовым". Талантливые молодые люди, которые могли бы делать прекрасное, нужное дело искусства, стремятся опередить друг друга в новизне, сходят с прямого пути. Не впереди и не позади, а в стороне от настоящего искусства оказываются они.

Но это временно. Красота и Правда в искусстве могут отвергаться лишь временно.

Как бы ни говорили об устарелости всего красивого, о ней, о красоте, заскучает человек и к ней вернется, так как для нее и из-за нее-то он и живет.