Русская терпсихора в Италии

¹ (Театрал. Русская Терпсихора в Италии. - Петербургская газета, 1911, 13 янв.)

(Беседа с балетмейстером М. М. Фокиным)

Вчера вернулся из Милана балетмейстер М. М. Фокин, ездивший с художником Л. С. Бакстом ставить в театре Ла Скала балеты "Клеопатра" и "Шехеразада".

Оба балета, по словам итальянских газет, имели грандиозный успех.

- Успех превзошел все мои ожидания, - сказал нам г. Фокин. Когда я ехал в Италию, то, правду говоря, побаивался. Меня пугало незнание языка, обычаев Италии и сознание того, что Италия - колыбель балета. Ведь до сих пор наш балет черпал для себя материал только из Италии. И вдруг мы, ученики итальянцев, едем к ним пропагандировать новое искусство.

Но страхи мои оказались напрасными: итальянцы, привыкшие смотреть балет после оперы, как пьесу "для разъезда", пришли смотреть целый балетный спектакль, составленный из "Клеопатры" и "Шехеразады".

До этого "Клеопатра" шла вместе с оперой "Симон Бокканегра", и спектакль окончился во втором часу ночи.

Невзирая на это, публика высидела его до самого конца, и было много зрителей, приехавших специально к "Клеопатре".

На переход к целому балетному спектаклю смотрели как на какое-то смелое посягательство нарушить традиции, и, несмотря на это, в день спектакля театр был битком набит! Во время репетиций меня предупреждали, что итальянцы народ странный и что я должен быть готов ко всяким неожиданностям. Может случиться, что мои художественные намерения могут быть поняты в другом смысле, и тогда получится совсем не тот эффект.

Под влиянием этих разговоров я пошел в театр "Даль Верме" смотреть итальянский балет, чтобы иметь хоть какое-нибудь понятие о художественных вкусах итальянцев. Я попал на балет Манцотти "Эксцельсиор". До него шла опера "Риголетто", и публика слушала ее, как всегда слушает оперы. Но чуть только окончилась опера, с публикой произошла какая-то странная перемена. Зрители стали между собой громко переговариваться, удобнее усаживались, как-то повеселели, точно ожидая увидеть что-то необыкновенно веселое и пикантное. Меня охватило неприятное чувство.

"Так вот как итальянцы относятся к балету", - мелькнула у меня в голове тревожная мысль.

Но когда подняли занавес, я увидел, что итальянский балет действительно не заслуживал другого отношения.

Это было нечто похожее на наш "Ручей", только еще более безвкусное, с какой-то гимнастикой вместо танцев, с каким-то бессмысленным содержанием, - что-то вроде прогресса культуры, причем на сцене проходили поезда из картона, подымались аэропланы и т. д.

Посмотрев этот балет, я вынес впечатление, что мои балеты покажутся скучными, что меня не поймут.

Не знаю, чем объяснить, но результат получился неожиданный: публика шумно аплодировала и не хотела даже расходиться из театра.

Еще до "Шехеразады" образовались две враждебные партии: наших сторонников и противников - защитников старых итальянских традиций. И вот эти две партии вступили после спектакля в спор.

Между зрителями, иногда даже совершенно незнакомыми, образовались отдельные группы, горячо спорившие и доказывавшие друг другу свою правоту. Доходило до смешного: верхние ложи, перекинувшись через барьер, переругивались с нижними.

Была маленькая враждебная демонстрация: кто-то свистнул раза два, но сейчас же эти свистки были покрыты оглушительными аплодисментами.

В общем, получилась картина известного движения, которое мы внесли на итальянскую сцену.

Поставить эти два балета мне стоило огромного труда. В Италии нет своего балета, а есть школа, окончив которую, танцовщицы сейчас же разъезжаются на гастроли. Ввиду этого в кордебалете у меня танцевали тринадцатилетние девочки. Мужчины абсолютно ничего не умеют, и мне пришлось превратить сцену в танцевальный класс. Утром и вечером я убивал целые часы, чтобы научить их танцевать. Были такие, которые не могли никак попасть в такт, и приходилось буквально брать их за ногу и отбивать такт. Временами я приходил в отчаяние, но меня спасало то, что у этих людей была готовность работать, которая иногда дороже, чем умение. Слава богу, все окончилось благополучно.