I. Мое детство [1981 Фокин М.М.

"Не хочу, чтобы мой Мимочка был попрыгунчиком", - сердито говорил папа, когда в семье нашей подымался вопрос об отдаче меня в балетную школу. Он был серьезный, деловой человек и балет считал занятием легкомысленным. Мысль, что его младший сын будет только и делать всю жизнь, что прыгать и на одной ноге вертеться да еще брать балерин за талию и подкидывать в воздух... эта мысль раздражала его.

Папа¹ был купец, всю жизнь провел в напряженной работе, но под старость стал болеть и слепнуть. Дела пошли плохо. Он передал и дела и заботу о семье маме, а сам мучился своей бездеятельностью. Прежде энергичный, бодрый, веселый, стал теперь мрачным, недовольным собою, недовольным всем окружающим.

¹ (По воспоминаниям родственников, отец Фокина, Михаил Васильевич Фокин, долгое время был содержателем первоклассного буфета-ресторана в императорском Яхт-клубе на Крестовском острове. Косвенно это подтверждается и в мемуарах: дети Фокиных летом жили на даче на Крестовском острове, посещали танцы в Яхт-клубе.)

Нас было четыре брата и сестра.¹ Забот у мамы о нас было много, и мысль отдать младшего мальчика в императорскую балетную школу, раз попав в которую, он будет "обеспечен на всю жизнь", казалась маме очень соблазнительной: сперва обучение и воспитание совершенно бесплатное и на полном пансионе, потом карьера артиста императорских театров и затем пенсия на всю жизнь. Папе трудно было возражать, трудно было настаивать. Все говорили: "отдайте вашего мальчика в балет, он у вас такой грациозный". Но папа уже почти не мог видеть своего "грациозного мальчика". Он сердито повторял, что можно выбрать другую, более достойную карьеру и не заниматься таким "глупым делом".

¹ (У Фокиных было 18 детей (Михаил - семнадцатый по счету). Из них дожили до зрелого возраста пятеро: братья Владимир, Николай, Александр, Михаил и сестра Софья.)

Я слушал спор папы с семьей. Когда говорил папа, я внутренне соглашался с ним. Папа всегда говорит правильно, он все знает. Но когда сестра моя Соня описывала прелести балета, особый мир, где все так красиво, где люди совершенно непохожи на обыкновенных людей, двигаются и живут под чудную музыку, в роскошных костюмах, среди дворцов и замков или порхают среди фантастических миров... мне казалось, что папа на этот раз ошибается.

Мой брат Коля¹ был лет на семь старше меня. Он был уже "как большой" и казался мне после папы самым умным и серьезным человеком. Он тоже доказывал, что балет самое прекрасное искусство. Его называли "маленький балетоман". Он ходил на галерею, а после спектакля ждал у подъезда танцовщиц или воспитанниц театрального училища. Аплодировал им из зрительного зала и у театрального подъезда. Маленький гимназист, он был влюблен не в какую-нибудь танцовщицу, а во всех разом; был влюблен во весь этот особый балетный мир. Я обожал своего брата Колю, и все, что он говорил, мне казалось тоже "безусловной правдой".

¹ (Брат М. М. Фокина, Николай Михайлович, окончил Тверское кавалерийское училище, полковник царской армии, участник первой мировой войны. После революции добровольно вступил в ряды Красной Армии, участвовал в гражданской войне, занимал высокие военно-административные должности в Перми, Вятке (ныне Киров), Екатеринбурге (ныне Свердловск). В 1923 г. демобилизован по болезни с поста начальника Организационного управления Штаба Приуральского военного округа. Вскоре умер.)

Как же примирить эти два взгляда на балет? Папа говорит, что это недостойное занятие, что стыдно всю жизнь посвятить такой глупости, он называет балетных "попрыгунчиками". Коля же и Соня говорят, что это прекрасное искусство. Кто прав? Есть ли это нужное, серьезное, настоящее дело, или это легкомысленная, пустая забава? С таким вопросом в душе я пришел в балетную школу, с таким вопросом я начал свою карьеру танцовщика и затем работу балетмейстера. Сколько раз в течение моей театральной жизни в душе моей звучала фраза моего отца: "Не хочу, чтобы мой Ми-мочка был попрыгунчиком!" Много раз я чувствовал, какая в этом обидная правда, что балетный артист только "попрыгунчик", и постоянно сам себе отвечал: если это так, то только по ошибке, только потому, что артист "не ведает, что творит", не понимает, какие возможности заложены в его искусстве.

Вернусь к своему детству, к своим близким. Каждый член моей семьи оказал на меня большое влияние, каждый дал мне что-то такое, что имело значение для всей моей театральной деятельности.

Моя мама¹ передала мне фанатическую любовь к театру. Немка, родившаяся в Мангейме в купеческой семье Kind, она рано потеряла свою мать. Ее тетя взяла на воспитание сиротку. Ничего общего с искусством ни в семье моей мамы, ни в семье ее тети не было. Но любовь к театру в маленькой девочке проявилась рано и сохранилась на всю жизнь, несмотря на печальное начало ее театральной "карьеры".

¹ (Мать Фокина, Екатерина Андреевна Фокина (урожденная Кинд), родилась в городе Мангейме, приехала в Россию в возрасте 16 лет.)

Со своим мужем, серьезным, "важным" чиновником, тетя сидела в ложе на первом представлении оперы Мейербера "Пророк". Во время сцены коронации тетя вдруг вскрикнула. На сцене детский хор, и в нем поет племянница Кити. Когда вернулись после спектакля домой, Кити в кроватке. "Ты пела в хоре?" - "Да". Как она "записалась" в хористки детского хора, как умудрилась тайком вместо школы побывать на репетициях, как сумела удрать на спектакль и вернуться домой... мама не помнила ясно, но очень хорошо помнила, как ее за это первое и последнее выступление на сцене выпороли. Наказание это не охладило ее любви к театру. Наоборот: театр на всю жизнь остался для нее самым прекрасным, но доступным для каких-то других счастливых людей местом на этом свете. Свою любовь, свою мечту о театре мама передала мне. Эта же любовь заставила ее, вопреки желанию мужа, тайком от него, отвести меня на прием в театральную школу. Счастливая, вернулась она домой. "Миша принят!"

"Куда принят?" - спросил папа с выражением тревоги на лице.

Брови у папы нахмурились, но губы слегка улыбались. Очевидно, слово 30 "первым" произвело впечатление. Гордость отцовская получила какое-то удовлетворение. Тому, что в списке десяти-двенадцати мальчиков, принятых в школу из сотен, приведенных на "выбор", Фокин Михаил, вопреки алфавиту, назван был инспектором, оглашавшим список, первым, в нашей семье придавали большое и преувеличенное значение. Итак, папа примирился или, вернее, решил потерпеть, подождать до того времени, когда его здоровье, а затем и дела поправятся и он сможет увести своего "Мимочку" с нежелательного пути.

Если мама передала мне любовь к театру, то от папы я получил критическое отношение к балету. Я не знаю, что имело большее для меня значение. Я знаю, что многие очень талантливые артисты при большой любви к театру не принесли ему той пользы, на которую были способны, только потому, что им, влюбленным в театр, все казалось хорошим, не требующим никаких изменений, никаких усовершенствований.

Мой старший брат Владимир¹ с самых ранних лет поступил в театр. Без специальной подготовки он стал выступать в комедиях, фарсах и опереттах. Учился немного в консерватории, учился на драматических курсах, но, не кончив ни того ни другого, пошел на сцену. Практика стала его школой. Он сделал себе большое имя комедийного актера как в столицах, так и в провинции по всей России. На меня он имел большое влияние. Совсем маленьким мальчиком я ходил смотреть Володю в каждой новой роли. Обычно я проходил через сцену к нему в уборную, чтобы он меня "провел". Входя в уборную, где переодевались несколько артистов, я не сразу мог узнать, кто из них Володя. Он делал каждый раз иной "характерный" грим. Очень красивый молодой человек, он почти никогда не появлялся на сцене со "своим лицом". То он был стариком, то солдатом, денщиком с уродливым носом и глупым лицом, то полицейским со "страшными" усами, то купчиком... Когда я, удивленный, стоял в дверях, боясь кого-нибудь другого принять за брата, он обращался ко мне каким-то чужим, каждый раз новым голосом. Артисты забавлялись моим смущением, говорили: "Володя на сцене, он сейчас придет".

¹ (Брат М. М. Фокина, Владимир Михайлович, учился в мореходном училище, ходил в кругосветное плаванье. Затем стал комедийным актером, работал в московских и петербургских театрах, а также в провинции. В 1916 г. поступил в труппу Александрийского театра. О нем очень тепло отзывается в мемуарах Н. Ф. Монахов, называя превосходным актером, у которого было чему поучиться. После Октябрьской революции В. М. Фокин снимался в советских фильмах. Умер во время блокады Ленинграда.)

Театр, в котором служил брат, давал очень смешные комедии и фарсы. За всю жизнь мою я не помню такого хохота, какой царил в этом театре. Публика буквально покатывалась со смеху, когда труппа во главе с удивительным комиком Ленни¹ разыгрывала веселые комедии. Игра была грубая, гримы, жесты преувеличенные, но все так живо, смешно, талантливо. Каждую неделю ставили новую пьесу. Володя целыми днями учил роли. Всю жизнь он "зубрил" наизусть все новые и новые роли, все создавал "типы". От этого моего соприкосновения с работой брата в театре я вынес впечатление: во-первых, что театр, даже самый веселый, беззаботный, есть постоянный серьезный труд и, во-вторых, что театр требует от артиста перевоплощения, создания образа. Это ощущение театра, как постоянного творчества и перевоплощения, очень пригодилось мне впоследствии. Оно дало мне возможность понять ошибку балета, в котором танцовщики и танцовщицы постоянно остаются самими собою, не пытаясь изменить свою внешность, свои жесты, свои танцы. Мое отталкивание от театра, где все готово "раз навсегда", в значительной степени имеет в основе своей первые впечатления от театра, быть может пустякового, но не утратившего того, в чем заключается сущность этого искусства, то есть дара перевоплощения.

¹ (Ленни - псевдоним комического актера С. К. Алафузова.)

Из всех моих родных самое большое влияние оказал на меня мой брат Николай. Это был по природе педагог. В его натуре была потребность учить, делиться своими знаниями. Судьба направила его на военную карьеру. Перед революцией он был командиром кавалерийского полка, участвовал в великой войне. Но всю жизнь он чувствовал, что не попал на свою дорогу. Выйдя в отставку, он читал лекции по истории в народном университете в Перми.¹ Заболев чахоткой, он должен был бы прекратить чтение, но потребность делиться своими сведениями с аудиторией, которая его жадно слушала (он очень интересно всегда говорил), была так сильна, что он, губя себя, надрывался до последних дней болезни. На этой потребности учить, на его способности увлекательно рассказывать была основана наша, необычайная для братьев при большой разнице в возрасте, дружба. Мне не надо было сверстников. Я готов был все время проводить с Колей. Он рассказывал все, что читал. Прочтет книгу и ведет меня на прогулку в лес. Это было на Крестовском острове, в окрестностях Петербурга. Положит, бывало, мне руку на шею и рассказывает. Так идем мы долго, долго. Мне неудобно. Воротник немного душит. Но мне приятно. Я люблю Колю, люблю его слушать. Вот он рассказывает одну книгу за другой Жюля Верна. Вот он только что прочел "Войну и мир", и я с его слов знаю уже книгу. Все герои Толстого близки мне. Мы садимся на опушке леса. Коля указывает мне рукой: "Вот на таком холме стоит Наполеон". Я ясно вижу Наполеона на белом коне. Знаю, как одет он, как одета его свита. Колин рассказ сливается в моем воображении с окружающей природой, с настоящим небом. Все, что прочитывал Коля, он передавал мне. Все, чем увлекался, увлекало меня. Иногда в своем педагогическом порыве он составлял тетрадь, в которой излагал или какую-нибудь военную науку (это в то время, когда он из гимназиста превратился в юнкера) - стратегию, фортификацию или инженерную науку. Все это в доступной моему возрасту форме. У меня в России до последнего времени сохранялась большая тетрадь его под названием "Маленький инженер" со старательно исполненными Колей для меня чертежами. Был еще особый прием в его рассказах. Он фантазировал из разных периодов истории, ведя рассказ во втором лице. Он говорил: "Ты, командир полка, выходишь на полковое учение; вестовой подает тебе вороного жеребца" и т. д. [Во время] рассказов доходила очередь до меня, когда я сам должен был действовать, выкрикивая команды, давать распоряжения. Иногда в этих играх я был ранен, падал с коня, "пронзенный пулей", и Коля говорил: "ты перестал видеть, слышать, чувствовать..." Тут я разражался плачем. Иногда он сжаливался надо мною, и я приходил в себя. Перед глазами у меня был белый потолок, сестра милосердия склоняется надо мной и т. д., и игра-рассказ продолжался. Но иногда я "погибал" безвозвратно!

¹ (Н. М. Фокин читал лекции по истории России в 1920 - 1922 гг., но не в Перми, а в Свердловске.)

Думаю, что эта игра имела громадное влияние на мое развитие. Она возбуждала мою фантазию и обогащала меня сведениями из самых разнообразных областей жизни. Брат был не по годам образован и начитан и вел меня за собою с любовью и увлечением. До поступления моего в балетную школу, в период его увлечения театром, много фантазий-рассказов посвящалось балету. Я был то первым танцовщиком, то балериной, то директором театра, то балетмейстером. Был у нас большой гардеробный шкаф. Перед 32 ним, как балерина перед зеркалом, мы танцевали. Коля высоко подымал меня, а я делал в воздухе entrechats, как он объяснял мне. Возвращаясь с балетного спектакля, он рассказывал мне сюжет каждого балета, и я уже жил в этом волшебном мире до того, как родители повели меня в первый раз в театр. Кроме увлечения балетом и общего развития я получил от брата Коли его взгляд на жизнь. Я привык думать, что каждый человек, на какую бы деятельность судьба его ни направила, должен сделать все от него зависящее, чтобы развить, усовершенствовать себя и принести своему делу наибольшую пользу.

Если в смысле духовном, умственном самое большое влияние на меня оказал брат Николай, то следующий брат - Александр,¹ спортсмен и атлет, способствовал моему физическому развитию и, главное, развил во мне тот спортивный задор, без которого трудно выделиться на поприще танцора. Ловкость, физическая энергия, сила, стремление перепрыгнуть другого и т. д. - все это развивается спортом, и все это очень полезно для танцора. Шура был удивительный гребец, а затем один из лучших велосипедных гонщиков в России. Он установил даже на несколько дистанций всероссийский рекорд. Подражая ему, я тоже гонялся на гичках и брал призы. Велосипедная моя карьера была менее блестящей. Участвовал я один раз в дорожной гонке. Вылетел вперед. Грудь разрывало от напора свежего воздуха, ноги ныли от усталости, но сердце билось в надежде на первый приз, когда раздался выстрел... лопнула шина и с жалобным писком выпустила воздух. Я положил велосипед на плечо и печально приплелся к "финишу" на полчаса позже последнего гонщика. Шура, посмеиваясь, называл меня "дорожным гонщиком", а я уже более не пробовал счастья в этом спорте. Все же велосипед сильно развил мускулы моих ног, а увлечение спортом очень пригодилось мне в дальнейшей карьере танцора.

¹ (Брат М. М. Фокина, Александр Михайлович, законченного образования не получил. Увлекался спортом, был рекордсменом по гребле, в 1896 г. - чемпион России по велосипеду, в 1906 - 1907 гг. брал призы на автомобильных гонках Петербург - Москва, Петербург - Рига. Затем занялся театральным делом - организовал Троицкий театр миниатюр. После Октябрьской революции устраивал гастрольные поездки по провинциальным городам. Осенью 1927 г. уехал в Латвию и спустя 10 лет скончался в Риге.)

Брат Шура открыл велосипедный магазин. На одном из первых "русских" велосипедов я чуть не сломал себе голову. Ехал по Невскому проспекту. Сидел почти вниз головой. Это было в то время "шикарно". Вдруг мостовая быстро приблизилась к моему лицу и больно ударила меня в лоб. Пришел я в себя в аптеке. Аптекарь бинтовал меня, а какие-то дамы ахали. В больнице мне сбрили бровь и зашили рану. Когда я увидал в зеркале себя без брови и с открытой раной, я горько заплакал. Тогда я уже мечтал быть танцором и не мог себе представить, что с таким лицом смогу когда-нибудь танцевать. Много лет потом, гримируясь перед зеркалом и замазывая бровь, я вспоминал "русский велосипед" моего брата. Падение было результатом поломки руля. Видя, что все кончилось "благополучно", Шура опять посмеивался надо мной. Его имя победителя на велосипедных состязаниях способствовало успеху его дела. Скоро он перешел на продажу автомобилей. Много лет спустя, когда я был уже артистом и отдыхал в Швейцарии, я получил письмо от Шуры: "Я решил переделать свой магазин на театр и давать маленькие пиесы, балетные сцены и т. д. Что ты об этом думаешь?" Шура ничего не имел общего с театром, с искусством и вдруг создает театр невиданного еще в России типа! Но я верил в его способности и деловитость и послал ему пожелание успеха. С невероятной быстротой создался "Троицкий театр миниатюр",¹ который завоевал симпатии публики. Художники, писатели охотно работали для нового дела. Публика посещала уютный театр, и дела были блестящи. Если бы Шура передал мне не только любовь к спорту, но и свои деловые организаторские способности, мне не пришлось бы всю жизнь давать свои балеты в чужих антрепризах, под именами других директоров!

¹ (Троицкий театр миниатюр помещался на Троицкой улице (ныне ул. Рубинштейна), 18; основан А. М. Фокиным в 1911 г. и просуществовал до 1917 г. В театре ставились небольшие пьесы, фарсы и т. п. Первым его художественным руководителем был А. И. Долинов, а затем В. Р. Раппопорт. Из числа известных драматических 424 актеров в Троицком театре работали В. О. Топорков и Ф. Н. Курихин.)

Сестре моей Соне¹ я более всего обязан тем, что был отдан в балетную школу. Наша семья каждое лето жила на Крестовском острове (дачное место под Петербургом). Там сестра познакомилась с девочками из театральной школы. Учащиеся в этой школе разделялись на две группы. Более способные жили на полном пансионе в Театральном училище. Девочек, принятых "в казну", даже и летом не отпускали к родным, а перевозили на казенную дачу на Каменном острове. Менее способные были "приходящими", то есть жили дома и приходили в школу только для занятий. Конечно, "избранные" воспитанницы, более способные к танцам, очень завидовали своим подругам, пользующимся свободой. Итак, Соня гуляла и играла в летние месяцы с не подающими больших надежд и потому живущими на свободе сестрами Л. и с не только подающей надежды, но уже доказавшей исключительную талантливость М. Кшесинской, впоследствии знаменитой балериной. Последняя была "на свободе" в виде исключения за особые заслуги ее отца - маститого артиста Ф. И. Кшесинского. Общение с этими девочками, постоянные разговоры о балете вскружили голову Соне. Сама она не мечтала о поступлении в балет - вышла из возраста. Я же приближался к "приемному" возрасту (8 - 9 лет), поэтому-то сестра и повела атаку на папу с целью отдачи меня в балет.

¹ (Сестра М. М. Фокина, Софья Михайловна, в 1896 г. вышла замуж за А. П. Крупицкого. После революции некоторое время работала в советских учреждениях.)

Способности и любовь к танцу уже определенно выявились у меня. Старшие братья и сестра ходили на "семейные танцевальные вечера" в Яхт-клуб каждый понедельник. Они не были членами клуба, а назывались "гостями". Я же и этого звания не имел и без всякого звания, а может быть и без всякого права, проникал на "хоры", расположенные над танцевальным залом, и наблюдал оттуда за танцами. Я был совсем еще маленьким, когда сделался постоянным и тайным посетителем этих вечеров. Это одно из первых воспоминаний моей жизни и, во всяком случае, первое впечатление от танца. Я сидел до поздней ночи, упираясь подбородком в барьер, и жадно всматривался в танцующих. Я то засыпал, то просыпался. Передо мной неслись танцующие пары. Не то сон, не то явь. В те времена танцы на балах были другими. Теперь пары едва двигаются маленькими шажками. Почти стоят на месте, когда "танцуют". Если бы не играла музыка, то трудно было бы догадаться, что они, собственно, делают, обнявшись. Тогда действительно танцевали. Большое движение было в мазурке, большое веселье в кадрили, отдых и успокоение в плавном вальсе. Кадрилью обычно руководил специальный дирижер. Он выкрикивал: avancez, reculez, changez vos dames...¹ и т. д. Все подчинялись его повелениям. Дирижер обычно был общим любимцем, делая свое дело вдохновенно и часто очень забавно импровизируя сложные переходы танцующих. Он был краснее всех, больше всех обмахивался платочком и не замечал, что крахмальный воротник его совершенно терял форму.

Сравнивая танцы того времени с теперешними, я должен сказать, что помимо сильного движения их отличало еще полное отсутствие эротического элемента. Кавалер держал даму за кончики пальцев или, например в вальсе, за талию (не выше и не ниже затянутой в крепкий корсет талии). Танец выражал очень почтительное отношение кавалера к даме. В мазурке, в кадрили он вел ее немного впереди себя, иногда рыцарски становился на колено. Что бы сказали танцоры того времени, увидав современный Foxtrot, в котором кавалер прикладывает щеку к лицу дамы, а она вместо того, чтобы убежать из его тесных объятий, прижимается к нему, обхватывая его за шею?! Времена меняются, меняется и танец - всегда точный выразитель характера и вкуса времени.

Рис. 29. Семья Фокиных. Сидят (слева направо): мать М. М. Фокина - Екатерина Андреевна, сестра - Софья Михайловна, Михаил Михайлович, брат - Владимир Михайлович; стоят: братья - Николай Михайлович и Александр Михайлович. Фотография ок. 1900 г

Не все танцевали красиво. Иные очень смешно. Но для меня было интересно наблюдать за всеми. Проходящие мимо "члены" или "гости" клуба иногда говорили: "Миша, спать пора". "Сейчас", - говорил я и еще ближе прижимался к балюстраде, стараясь быть незамеченным. Соня со своим женихом¹ неслась в мазурке. Он притоптывал каблуком, широко отставляя локти, особенно эффектно пятился назад при повороте, давая дорогу "даме". Их называли "чудная пара". Соня была "Королева мазурки". Как же я мог идти спать?! И я иногда сладко засыпал тут же, на балюстраде.

¹ (Имеется в виду Крупицкий Александр Петрович, муж С. М. Фокиной. Служил начальником сметно-финансового отделения Главного артиллерийского управления. После Октябрьской революции работал в разных учреждениях Ленинграда.)

Я так насмотрелся на танцующих, что мне достаточно было небольшого указания от брата Володи, чтобы я маг исполнить все эти танцы. Особенно хорошо я научился от Володи как-то загребать правой ногой во время вальса. Этим "кренделем", как я его называл, мы с Володей очень гордились. Как-то раз, вопреки всем правилам клуба, кто-то из членов вытащил меня с хоров в зал, и меня заставили станцевать мазурку с Соней. Все потемнело от волнения в моих глазах. Я ничего не видел. Но ноги выстукивали "голубца", я так же, как большие, носился по залу, шикарно отставлял локоть, становился на колено и т. д. Когда мы кончили и я расшаркался перед Соней, был гром аплодисментов. Это мой первый танцевальный успех. Взволнованный, сконфуженный, но счастливый, я побежал на свое место на хорах, получив в награду пирожное с кремом, мой первый "гонорар" за танцы.