"Каким я его увидел"

Премьера "Неаполя" стала вехой в истории Королевского театра и в жизни Бурнонвиля. Он победил и как хореограф, - и как исполнитель роли Дженнаро, доказав вместе с Каролиной Фьельстед, что никто: ни Андреа Крецмер, ни Люсиль Гран, ни Августа Нильсен - не принадлежит к незаменимым. Публика с триумфом провожала его после премьеры домой, а друзья продолжали чествовать всю ночь, и пробки от шампанского стреляли в квартире Бурнонвиля на улице Адмираль-гаде с видом на Гаммель-Странд.

Август мог праздновать победу и на той территории, где меньше всего мог ее ожидать.

Во многих неопубликованных бумагах есть записи, подобные следующей:

"Мой дорогой старый отец не может понять моих композиций, они слишком быстры для него, слишком комбинационны - короче говоря, слишком отклоняются от традиций"^*.

^* (Autobiografi, dateret Fredensborg 1866, omskrevet 30. marts 1868. N. kgl. S.)

И вот - после нового балета:

"Последнее художественное наслаждение ему доставил балет "Неаполь", имевший необычайный успех весной 1842 года. Этот балет привел старика в такой восторг, что в доказательство своего безусловного одобрения он презентовал автору - правда, своему собственному сыну - драгоценный перстень, полученный им после представления оперы "Густав Ваза" от незабвенного короля Обольстителя, Густава III"^*.

^* (Классики хореографии, с. 289.)

Что же сделало и по-прежнему делает балет "Неаполь" таким привлекательным? Реализм народной жизни, оптимизм первого и последнего актов, счастливый конец, необычайно удачная созвучность итальянского и академического танцев? Без всех перечисленных элементов этот балет не стал бы балетом "Неаполь". И все же не в этих характерных деталях кроется причина успеха. Ведь Бурнонвиль создавал и другие творения, каждое из которых по-своему отвечало требованиям, предъявляемым к ним временем.

Вернемся к рассказу Августа о драгоценном перстне. То, что он преподносит как невинную иронию, является ключом к загадке: "...автору - правда, своему собственному сыну"...

Повсюду шло брожение. В одно время с постановкой "Неаполя" английские рабочие собрали более трех миллионов подписей под своим обращением в парламент. В Германии молодой поэт пишет о типичном для того времени профессоре: "Он считает прекрасным, что Афины были республикой, но недопустимым и наказуемым, если кто-либо из его учеников придет к мысли, что неплохо было бы, если бы так было и теперь. Слово "идеал", по словам немецкого профессора, уже привело ко многим несчастьям"^*. В Париже в том же году Эжен Сю издает наивный, но полный негодования роман "Парижские тайны"^**. В Дании растет тревога. Характерной чертой того времени было то, что независимо от собственного ощущения отрицательных сторон нового буржуазного общества или страданий от несправедливости монархии в людях жила мечта о старом французском лозунге: "Свобода, Равенство, Братство!". В "Неаполе" Август предстает истинным сыном своего отца Антуана. Старая и совершенно новая мечта воплотилась в жизнь после знакомства Августа с народной жизнью в Неаполе и стала (можно ли себе представить что-либо иное?) средоточием его создания, потому что сам он явился жертвой. Балет воспроизводил "Неаполь таким, каким я его увидел (каким его видели и другие скандинавские путешественники в течение всего столетия^***. - Прим. авт.), Неаполь, и ничто другое"^****.

^* (Herwegh G., Friihe Publizistik, Berlin, 1971, Deutschlands Ungluck, s. 162.)

^** (Сю Эжен (1804-1857) - французский писатель; в социальном романе "Парижские тайны" (т. 1-10, 1842-1843 гг.) рисовал бедствия народа, людей парижского "дна".)

^*** (Bournonville Ch., Erindringer fra hjemmet og fra scenen, s. 243.)

^**** (Bournonville Aug., Mit Theaterliv, s. 164.)

Ничто другое?

Море народное, создающее героев, море народное, которое побеждает и, танцуя, идет навстречу новой, лучшей жизни.

...па-де-сис...

...тарантелла... и -

...выстрел в финале^*.

^* (Переработанное либретто. - Прим. авт.)