Эхо Парижа

В контракте Бурнонвиля с Королевским театром значилось, что он регулярно будет ставить праздничные представления по случаю дней рождения членов королевской семьи и других торжественных событий. "Праздник в Альбано" и "Родные музы" были созданы именно по таким поводам. Только с большой натяжкой можно сказать, что эти балеты имели символическую связь с празднествами. Бурнонвиль приносит извинения за то, что итальянский балет восхваляет монарха чествованием великого гражданина страны - Бертеля Торвальдсена. Чувствительные круги придворных, наверное, морщили нос при виде галереи героев в "Родных музах". Из восьми картин пять были посвящены театру, всего три - королевскому дому, а одна - астроному Тихо Браге^*. В 1840 году выбор Бурнонвилем героев резал глаза:

^* (Браге Тихо (1546-1601) - датский астроном, реформатор практической астрономии.)

"Королева Дагмар помогает бедным",

"Вальдемар Сайер строит страну на основе закона".

И это в то время, когда раздавались требования большей социальной справедливости, когда монархическое государство с его средневековыми законами, диктаторскими приказами и бюрократией приближалось ко все более серьезным конфликтам. Однако Бурнонвиль не только не встречал в своей работе никаких препятствий со стороны либеральных кругов, но, напротив, удостаивался все более положительного отношения с их стороны.

Придворные заказы, праздничные балеты не толкнули Бурнонвиля на компромисс, многочисленные примеры чему можно найти в истории европейского театра. Во всех трех балетах присутствуют различные композиционные элементы, которые вовсе не укладываются в рамки официального торжества. В "Празднике" и в "Родных музах" академический балет соседствует с "живыми картинами". В "Тореадоре" - с испанским танцем. Бурнонвиль возмущался тем, что публика равнодушно приняла постановку им новой проблемной хореографии. Он почувствовал себя оскорбленным, когда публика аплодировала в дивертисменте "Родные музы" "пируэтам и антраша, оказывавшим свое обычное зачаровывающее действие"^*. Но если судить по хореографии "Тореадора", дошедшей до нынешних дней, публика была более права, чем оскорбленный мастер. Соло Селесты должно демонстрировать тот уровень виртуозности международного класса, который лишь в виде исключения можно было видеть тогда в Королевском театре.

^* (Bournonville Aug. Mit Theaterliv, s. 144.)

Летом 1838 года Бурнонвиль побывал в Лондоне и Париже. В Лондоне он встречал Марию Тальони и Фанни Эльслер - знаменитейших балерин - соперниц того времени. Он изучал танцы Эльслер в балете "Хромой бес". В Париже он поражается также успехам Люсиль Гран и, как говорит позже, ее удивительным достижениям. Именно в то время европейский романтический балет шел к своему апогею. Прекрасные хореографы и балерины должны были мобилизовать всю свою фантазию и техническую искусность, чтобы выдержать конкуренцию.

Что касается соло Селесты, то это единственный академический танец в роли и на протяжении всего спектакля Селеста выступает как послушная ученица в испанском "народном танце". Бурнонвиль к тому же смог обосновать академический стиль сольного номера, поскольку балерину просят показать, как она танцует... Соло - настолько специфичный танец, что его исполнительница знаменитая балерина нашего века Грете Хассельбах при его подготовке получала указания от старых товарищей по сцене, а не от режиссера спектакля. Исполнение Грете Хассельбах в 1961 году первых па танца, когда она медленно поднимает ногу в сторону, напомнило забытый наказ Бурнонвиля исполнительнице этого танца:

"Поднимай ногу так высоко, как только сможешь", - убежденно повторял семидесятилетний человек. Хотя существуют свидетельства, что старый мастер никогда не позволял поднимать танцовщице ногу выше чем на 90 градусов.

Как ни странно, но оба балета из жизни других народов создают видимость гармонии в творчестве Бурнонвиля. При том, что конфликт с Люсиль Гран прошел далеко не бесследно. Хотя у Бурнонвиля были уже ученицы, которые, несомненно, являлись восходящими звездами, репетиции проходили в тревожной обстановке. К тому же на пути из Лондона домой он получил печальное известие о смерти своего первенца - сына Теодора. Именно в событиях этих лет кроется одна подробность, свидетельствующая о том, что жизнь Бурнонвиля была не совсем такой, как он описывает ее в своей книге о театре. Одновременно с репетициями праздничного представления "Родные музы" он готовит спектакль для частного представления, "исполненный на улице Дроннингес Твэргаде, № 181, 23, в апреле 1840 года"^*. Произведение называется "День рождения матери", в нем участвуют все дети из балетной школы. Старшие дочери балетмейстера - Августа и Шарлотта - исполняют главные роли.

^* (Manuskript og rollfeliste, Ny kongelig samling 3285.)

В либретто для частного спектакля Бурнонвиль достигает новых и своеобразных высот. Балет рождается фантазией дочерей: Роза (младшая сестра), слушая о мечте Адели, "садится, закрывает глаза и пытается сама увидеть чудесные видения...". К сожалению, Бурнонвиль не записал па для Адели и Розы, которые "танцуют грациозный па-де-де, приветствуя мать в день рождения". Однако Шарлотта Бурнонвиль помнит то представление. Оказывается, балетмейстер сам сделал копии "программы" для распределения среди публики. В словах Шарлотты звучит трогательный подтекст: "Две мои младшие сестры, которые еще совершенно не умели танцевать, все же исполняли каждая свое соло, вызывавшие оживленные аплодисменты, в особенности потому, что отец написал в программе: "Просьба не аплодировать""^*. Эпизод соответствует представлению Шарлотты Бурнонвиль об отце в семейной обстановке.

^* (Bournonville Ch., Erindringer fra hjemmet og fra scenen, 35 f.)

Италию, в которой Бурнонвиль никогда не был, он видел глазами высокоодаренных датских художников. Он видел их глазами и Испанию, где не бывали сами художники. Когда X. К. Андерсен оказался в Испании, его раздражало воспоминание о наивном "Тореадоре". Для обычных же зрителей этническая достоверность не имела никакого значения. Они желали лицезреть забавную, трогательную, веселую, торжественную и оптимистичную красоту в "Альбано" и "Тореадоре", как и в живописи Экаберга, Рёрбю и Константина Хансена. А испанский "народный танец", поставленный уверенной рукой, убеждал в истинности картины. Когда Бурнонвиля в костюме тореадора, встречаемого ликованием народа, вносили на сцену, подняв его высоко над толпой, он был триумфатором вдвойне. Он становился им четырнадцать раз, и каждый раз при переполненном зале.

В пятнадцатый раз, 14 марта 1841 года, Тореадора встретили знаками недовольства: шиканьем и свистками из двух лож, в которых сидели люди, нанятые аристократическим покровителем Люсиль Гран. Им заплатили за скандал. Бурнонвиль рассказывал, как его настолько потрясло молчание публики, что он, словно Дон-Кихот, подошел к рампе и, поклонившись, спросил короля:

"Что мне делать?"

Ответ монарха мы узнаем из записок Бурнонвиля:

"Продолжать".

После спектакля Бурнонвиль был подвергнут домашнему аресту за оскорбление монарха. Подоплека этой меры заключалась в том, что покровитель Гран и журнал "Либерал" предсказывали, что у Бурнонвиля будет скандал и с третьей по счету прима-балериной - исполнительницей роли Сильфиды Августой Нильсен.

Августа Нильсен родилась 20 февраля 1822 года в семье Карен и Ханса Нильсен. Отец работал контролером в Королевском театре. Девочка стала ученицей как раз в тот год, когда Август Бурнонвиль вступил в должность балетмейстера. Через несколько месяцев девочка, вся в черном гриме, танцевала в балете "Поль и Виргиния". После того как Люсиль Гран сказала "прощай" Королевскому театру, ее роли, и в первую очередь Сильфида, перешли к Августе Нильсен. Одновременно танцовщица попала в тот круг, который Бурнонвиль справедливо считал враждебным ему. В него входил богач Петер Стольбю, женатый на солистке Августе Лауервальд, оставившей сцену из-за замужества. По мнению Бурнонвиля, эта супружеская пара участвовала в той травле, которую вел против него как художника и частного человека журнал "Либерал". Кампания против хореографа достигла своей цели: Бурнонвиль "оскорбил" короля, что привело к домашнему аресту и временной высылке из страны.

Но и этого оказалось мало. Активно поддерживаемая семьей Стольбю, Августа Нильсен по своему ходатайству получила королевскую стипендию для учебной поездки. И дальше драматические для Бурнонвиля события развивались так: сосланный Бурнонвиль вынужден был уехать за границу, а спустя два месяца за границу отправилась вместе с семьей Стольбю только что получившая звание королевской солистки Августа Нильсен. Милости в адрес актрисы не иссякали: ее отпуск был продлен до года. Во время пребывания в Париже она дебютировала в парижской Опере, встретила хороший прием и получила ангажемент. Однако отказалась от него. Будучи в отъезде, Августа Нильсен не присутствовала на премьере балета "Неаполь". Но после возвращения она получила роли в больших балетах, которые подвергались резкой критике.

В "Тореадоре" Августа Нильсен играла роль французской танцовщицы и уже во время репетиций подумывала о том, как бы поехать в Париж. Конечно, яростная неприязнь очаровательной, воспитанной Августы Нильсен и семьи Стольбю содействовала отрицательной реакции короля и его советников на творчество Бурнонвиля. Но неизвестно, как отнеслось бы руководство театра в более спокойную эпоху к такому повороту описанного трагикомического театрального эпизода.

Время было сложное и с социальной, и с политической точки зрения. Редактор оппозиционной газеты "Друг народа" подсчитал, что одна из оппозиционных газет - "Родина" - вынуждена была уплатить в период царствования короля Христиана VIII 6450 риксдалеров штрафа, другая - "Кёбенхавнс постен" - 5100, а "Корсар" - 4830. Газеты закрывались на длительные сроки, цензурные ограничения действовали годами. Введение машин в печатном деле приводило к социальным и экономическим конфликтам, в которых уже угадывались проблемы нашего времени - рационализация вела к безработице, к снижению заработной платы. И наконец, росло массовое недовольство неограниченностью правительственной власти. Это нашло свое отражение в учреждении сословных собраний в 1835 году, затем в смене короля (1839) после смерти Фредерика VI. Уже в мае 1840 года дело дошло до "выступлений черни" в столице во время серебряной свадьбы нового короля.

Власть имущие своими действиями лишь усиливали недовольство. 10 апреля 1840 года был издан приказ о всевозможных ограничениях для доставки почтой газет демократического направления. Это привело к экстренным расходам, с которыми как-то нужно было справляться. В этой связи важнейшая оппозиционная газета "Кёбенхавнс постен" вела резкую полемику с "Либералом", не раз нападавшим на Бурнонвиля.

Такая атмосфера создавала для инцидента в театре непредсказуемые перспективы.

Через несколько часов после обструкции Бурнонвиль подал ходатайство об освобождении от должности. Оно, однако, не было удовлетворено: король и дирекция сослались на контракт, подписанный на восемнадцать лет. В то же время домашний арест оказался одинаково неприятным и для потерпевшего, и для властей.

Многие копенгагенцы, в их числе и Бертель Торвальдсен, посещали "грешника" и были на его стороне. Опасения властей вызывало то обстоятельство, что Бурнонвиль мог предстать жертвой абсолютизма. И осторожные люди осуществили временную высылку Бурнонвиля из страны на чрезвычайно тяжелых условиях: во время пребывания за границей жалованье ему не выплачивалось. Бурнонвиль находился в панической ярости. Сбережения его таяли, семья была отягощена крупными долгами. Лишь в середине 1850-х годов в его дневнике появится запись: "Я выкупил первые долговые обязательства".

Елена вела себя мужественно и в этих обстоятельствах. Она осталась в Копенгагене с большой семьей, что предвещало ей мало веселых дней.

Теперь, прежде чем мы последуем за Августом, мы должны закончить рассказ об Августе Нильсен.