Идеализм

Брандес употребляет слова "натуралистический" и "идеалистический" в их привычном значении, однако все же так, что мы вынуждены дополнить: "идеалистический вымысел". Написанное Брандесом и Бурнонвилем разделяют десять лет, но существенная разница между ними заключается в том, что анализ молодого Брандеса вдохновлен французом И. Тэном^*, а Бурнонвиль писал, исходя из своих впечатлений, из своего вдохновения. Если интеллектуал Брандес и художник Бурнонвиль приходят к единому заключению о французском романтизме, то это объясняется общностью их восприятия реальности. Бурнонвиль создавал свои балеты и оценивал современность, исходя из того, что он сам видел и пережил. Брандес видит противоречие между близким к жизни французским романтизмом и далеким от нее немецким (пустой, мертвой раковиной), ибо у последнего нет корней в истории и жизненной среде.

^* (Тэн Ипполит (1828-1893) - французский литературовед, философ. Родоначальник культурно-исторической школы.)

Брандес с насмешкой отзывался о философии Гегеля, которую он считал основой немецкого романтизма: "...У Гегеля за признанием духа и работников духа кроется презрение к отдельным людям. Не человек создает произведения искусства, нет, а действующий сам по себе дух, мировой дух, который через избранного, художника, создает бессмертное творение"^*, почему оно и называется одухотворенным.

^* (Brandes G., Samlede skrifter, København, 1899-1902, I-XII, bd. I, s. 494 f.)

Один из замечательнейших последователей Брандеса, датчанин Харальд Руе, как это ни парадоксально, приходит к обобщению творчества Брандеса, используя в качестве аргумента немецкую эстетику: "Истинная ценность Гегеля-эстетика заключается в том, что он порывает с той банальной верой в развитие, доминирующей и впоследствии, которую называет тривиальной категорией и которая гласит, что ход развития постепенно ведет искусство от одной стадии к другой. Он понимает, что с той же необходимостью, с какой в ходе истории возникает феномен, он должен раствориться, исчезнуть, перейти в новую высшую форму. Гегель показывает, что искусство не изолированное явление и может быть понято только в связи со всем содержанием нашего существования, в необходимости внутренней связи между различными стадиями - от материальной жизни до духовной"^*.

^* (Rue H., Litteratur og samfund, København, 1938, s. 84.)

Легко доказать, как Бурнонвиль также отвергает "банальную веру в развитие" искусства^* и строит каждый из своих балетов на "необходимости внутренней связи между различными стадиями - от материальной жизни до духовной".

^* (Это проявилось, например, в критическом отношении Бурнонвиля к развитию балета в Западной Европе во второй половине XIX в. - Прим. авт.)

Для Бурнонвиля в слове "романтизм" заключается ощущение того, что перед ним нечто большее, чем "пустая раковина" Брандеса. Здесь же кроется объяснение того факта, что Бурнонвиль исключил определение "романтический" из своих балетов. Если Брандес в эстетике романтизма находил вымысел несколько смешным, то Бурнонвиль отрицает его, исходя из своей христианской веры. Веры, которая близка и X. К. Андерсену:

"Никто никогда не видел, чтобы он предоставлял какое-либо решение господу богу, он делал все с неустанной энергией, исходя из своей воли...".

Но Бурнонвиль идет еще дальше в своей убежденности в долге и возможностях человека, чем X. К. Андерсен. В балетах Бурнонвиля никогда не было "... однотонных уверений в том, что это была воля провидения, его доброта"^*.

^* (Rue Н., От litteratur, Arhus, 1977, s. 83 [forkortet].)

Бурнонвиль понял, что его христианство и закрытый самодовлеющий идеалистический романтизм несовместимы.