Дом детства

Детство Августа Бурнонвиля пришлось на время возникновения серьезных национальных проблем в государстве. Два десятка лет прогресса - в сельском хозяйстве, во внешней торговле - завершились на стыке веков, когда острые общественные противоречия привели к неизвестным до той поры в Дании явлениям, например к первой в стране забастовке подмастерьев плотников в 1797 году.

Роковая позиция правителей Дании вовлекла дотоле нейтральную страну в ведьминский котел наполеоновских войн.

Через три года после рождения Августа Бурнонвиля копенгагенцы, стоя на набережной или у своих окон, будто с первых мест партера наблюдали трагикомическое событие - битву на Копенгагенском рейде, когда эскадра английского адмирала Нельсона победила большую часть объединенного норвежско-датского военного флота, занимавшего второе место в Европе^*.

^* (Danmarks historie, K0benhavn, 1962, I-XII, bd. X, s. 227 ff.)

Затем последовали блокада, узаконенный морской разбой, смерть дальновидных министров или замена их людьми, назначение которых было результатом решения слабоумного короля или кронпринца, травля истинных патриотов военной хунтой "Красные перья".

Положение простых людей, а среди них и тех, кто зарабатывал свой хлеб на покатых подмостках, было нелегким. Но гениальный Галеотти сумел в этот тяжкий период сказать свое слово художника, тем самым поддержав и дух своих товарищей. В первый год нового столетия он поставил "Лагерту" - историю валькирии из древнего скандинавского эпоса. Сегодня мы назвали бы этот сценарий К. Прама программным литературным произведением. Предпосылки создания и значение "Лагерты" прекрасно описаны Торбеном Крогом^*. Нам же, наверное, достаточно привести рассказ Августа Бурнонвиля о чувствах папаши Бурнонвиля в то время, когда он ежедневно бродил по городу, где "все знают всех":

^* (Krogh Т., Vor fyrste nordiske Ballet. Historiske meddelelser om København, 4. гаг kke, III bd., teette 7-8, København, 1953.)

"Отец мой, создавший весьма импозантный образ эпического героя Рагнара Лодброга, принимал большое участие в разработке хореографических номеров и различных рыцарских игр. Остальные главные роли тоже не оставляли желать лучших исполнителей. Успех был бурный, и национальный дух получил в этом грандиозном спектакле сильное подкрепление. Галеотти удостоился всеобщих похвал, и произведение его много лет занимало почетное место на датской сцене"^*.

^* (Классики хореографии, с. 280.)

Балет "Лагерта" стал поворотным пунктом в датской, норвежской и частично шведской театральной и музыкальной эстетике. На долю Антуана Бурнонвиля выпала заслуженная часть успеха. Но сам он чувствовал приближение того момента, когда духовное его состояние уже не удовлетворялось сознанием совершенства собственной внешности и мастерства. Сын пишет о настроениях своего отца в то время: Антуан Бурнонвиль "в сорокалетнем возрасте обладал чисто юношеской бодростью и живостью. Охваченный общим патриотическим порывом, он в 1801 году вместе со своим другом Дюпюи вступил в лейб-егерский корпус и оказался отличным солдатом"^*. Каждый волен привнести в мотивировку этого поступка более глубокие психологические мотивы.

^* (Классики хореографии, с. 288.)

Антуан жаждал уехать из дому. Несколькими годами ранее, 30 августа 1797 года, он поместил следующее объявление в "Адрессеависен":

"Моя любимая супруга оправдала мои самые радужные надежды, подарив мне прекрасного сына. Но Господину жизни и смерти было угодно, чтобы рождение этого ребенка явилось причиной ее перехода в следующую ночь от жизни в вечность, что стало невозместимой потерей для меня и двух наших детей"^*. Старшей - Густаве Аделаиде - было четыре года, а Антону менее месяца. Об отчаянии Антуана мы узнаем из его дневника. На следующий год Клаус Шалль предоставил ему квартиру в собственном доме на улице Вингордсстрэде. Театр по-прежнему требовал каждодневного присутствия Антуана, так что он даже не смог поехать в Кассель, когда там заболела и умерла его мать.

^* (Antoine Bournonvilles Dagbog [op. eit.], s. 55.)

Антуан Бурнонвиль создал новую семью. Это была неузаконенная связь с экономкой, шведкой Ловисой, которая была на двадцать лет его моложе. У них родилось трое детей: Август-Антуан, Юлиане и Фредерике. Когда после смерти Галеотти возник вопрос о том, чтобы назначить Антуана Бурнонвиля его преемником, руководство театра поставило условие: новый "директор балета" должен был легализовать свои отношения с Ловисой.

Все письма юности Августа начинались с обращения: "Добрая, милая ангел-мама". Его дочь Шарлотта не сразу оценила свою бабушку: "В детстве я совсем не любила мать отца, в особенности когда сравнивала ее с другой бабушкой - со стороны матери. Та была нашей лучшей подругой по играм"^*. А ранее говорится: "Моя бабушка, урожденная Ловиса Сундберг из Гетеборга, не была красавицей, но блистала умом. Она самостоятельно изучала многие дисциплины, главным образом историю. Она выражала свое суждение уверенно и объективно и обладала памятью, подобной которой я никогда не встречала"^**.

^* (Bournonville Ch., Erindringer fra hjemmet og fra scenen, s. 27.)

^** (Bournonville Ch., Erindringer fra hjemmet og fra scenen, s. 26.)

Но и Шарлотта с возрастом была покорена бабушкой: "...за суровым выражением ее лица скрывались огромная любовь и богатство юмора, я любила ее верно и преданно в течение всей моей жизни с той поры, как поняла, что она необычайно интересный человек. Она была живым архивом старинных шведских народных песен и народных обычаев, ее рассказами я не могла насытиться"^*.

^* (Bournonville Ch., Erindringer fra hjemmet og fra scenen, s. 27.)

Влияние Ловисы Сундберг, не причастной к театральному миру, но знавшей досконально народные песни и обычаи, мы улавливаем в лучших работах Августа Бурнонвиля. Именно она первая угадала в нем талант. В "Воспоминаниях" мы читаем: "Моя мать, шведка по рождению, серьезного нрава, к тому же очень религиозная, нисколько не увлеченная "мишурой театра", не могла не обратить внимания на то, что я был портретом в миниатюре моего отца, и осмелилась сказать: "Не исключено, что маленький Август однажды станет преемником своего отца". Эта дерзкая идея была встречена с огромным воодушевлением..."^*.

^* (Bournonville Aug., Erindringer og Tidsbilleder, s. 6.)