Первые впечатления

Мне было лет восемнадцать, когда я сделал запись в дневнике: "Он любил красивые линии. И всюду их наблюдал. У него был художественный вкус, хорошая зрительная память и тонкий слух. Все, что он видел или слышал, он преображал в линии. Колеблемые ветром травы и деревья, плывущие по небу облака, постоянно меняющие свои очертания, - все это властно притягивало его внимание, и он часами мог простаивать, наблюдая их. Он чувствовал гармонию красоты движения, гармонию волнующихся и возмущенных линий. Он мог бы быть хорошим музыкантом.

В природе есть и прекрасные застывшие линии, следы ее вечного резца, который создал полнозвучную гармонию красоты покоя. И он замечал эти следы на всем, что его окружало, и особенно в красоте человека. Он мог бы быть хорошим скульптором".

Я смотрю на этот пожелтевший, чудом уцелевший листок из тетради со смешанным чувством радости и удивления. Я написал эти слова двадцать лет назад.

В те годы я думал о человеке, которого не знал. Это был скорее абстрактный образ, мечта. Этот выдуманный мной человек мог быть и музыкантом и скульптором одновременно. И еще кем-то, объединяющим в себе первое и второе. Но тогда я не догадался об этом.

Теперь-то я понимаю почему. В то время я не думал о той области искусства, с которой много лет спустя столкнула меня жизнь. Я не думал о танце. А третьим, объединяющим, мог быть только танец.

Я убежден в этом, потому что встретил человека, у которого открыл как раз те черты, какими когда-то наделил вымышленное лицо. И этот человек был танцовщиком.

Именно в танце сливаются музыка и пластический образ. Танец, как сказал Белинский, это ожившая скульптура, как бы сошедшая с пьедестала. Видимо, так и есть, и в идеале танец имеет некий изваянный пластический образ. Он начинается или заканчивается в этом самом образе. И еще я встретил такое определение: танец - эхо музыки.

Однажды - это было несколько лет тому назад - я увидел на экране фильм "Я буду танцевать". В нем было такое, что потрясло. Человек вставал с пола, на котором сидел, широко разведя колени. Вставал неправдоподобно медленно и мучительно долго. Можно себе представить, как это трудно было выполнить. Подумалось: зачем такое испытание, какую художественную задачу стремится решить этим танцем исполнитель? Потом удивило название: "Золотой бог" - индийский танец-легенда. Позднее я многое понял, но тот первый образ танца как чего-то очень многозначительного и серьезного, бравшего все силы артиста, так и остался навсегда в памяти. Впервые поколебалось мое представление о танце как искусстве, исключительно принадлежащем грации, красоте и гармонии.

Так появился передо мною Махмуд Эсамбаев. А познакомиться с ним мне довелось в 1968 году, в Германской Демократической Республике. Он выступал с шефскими концертами перед воинами Группы советских войск. Там впервые я побывал на его концерте и видел, каким успехом пользовались его выступления у зрителей. Позже эти впечатления дополнились на встрече артиста с нашими воинами. Он не танцевал, а рассказывал... Рассказывал о танцах, о себе, о жизни родной республики, о своей семье, принадлежавшей когда-то к беднейшему чеченскому роду Ишхоевых, о своем нелегком артистическом пути.

Два часа этот стройный человек в высокой серой папахе, со значком депутата Верховного Совета Чечено-Ингушской АССР держал в напряженном внимании аудиторию. Часто раздавались аплодисменты, смех. Были и слезы, которые зрители не скрывали друг от друга - нельзя было скрыть.

Я подумал, что так же, такой же искренностью волнуют и его танцы. Значит, они наполнены впечатлениями жизни, а ведь в этом смысл всякого подлинного искусства.

Вечером состоялся концерт. Первым номером программы Эсамбаева был башкирский танец. Он танцевал его в ярком национальном костюме. Танцевал удивительно легко и красиво. Повеяло чем-то первозданно прекрасным от этого танца древнего, но остающегося молодым народа. Грациозный юноша башкир в шапке из лисьего меха демонстрировал свою ловкость, гибкость, умение владеть исконным оружием - луком.

Чечено-ингушский танец

Танцы следовали один за другим. "Человек-автомат".., "Золотой бог"... "Портняжка"... "Мелодии Испании"... "Аве Мария"... "Макумба". Это изумляло, поглощало целиком. Подобное ощущение я однажды уже пережил. Это было лет пятнадцать назад. Я смотрел балетный спектакль, и вдруг в какой-то момент все на свете для меня исчезло, даже музыка. Исчезли все условности сцены, декорации, свет. Осталась Галина Уланова - Джульетта. Нет, только Джульетта... От этого ощущения захватило дух. Я, кажется, понял, что это конечная цель балетного искусства, как, впрочем, и всякого другого, - через все условности искусства воскресить подлинную жизнь, показать ее непреходящую красоту и смысл.

Так и в искусстве Эсамбаева за танцем открывается нечто гораздо более широкое и значительное - ожившая на сцене человеческая жизнь со всеми сложностями и противоречиями. Танец Эсамбаева необычен, это не тот танец, к которому мы привыкли. И Не будет ошибкой сказать, что это видят и чувствуют все, кто знаком с его искусством. Танец Эсамбаева подобен музыке, целиком перешедшей в движение. О музыке трудно говорить, но о том, что видел своими глазами, кажется, легче. Танцы Эсамбаева - это зримая музыка.

Захотелось узнать, что думает о своем искусстве сам танцовщик. И я спросил Махмуда:

- Что такое твой танец?

- Это моя жизнь, - ответил он.

Позже я и сам понял, что жизнь этого человека вся целиком отразилась в его искусстве. Но тогда этот ответ мало что говорил мне, ибо я не знал о его жизни почти ничего. А если попытаться узнать?

Спустя два года, во время нашей второй встречи, я сказал Махмуду, что мечтаю о нем написать и для этого хотел бы как-нибудь поехать с ним в одну из его гастролей. Он кивнул: "Хорошо, поедем".

То, что я узнал и увидел в те дни, когда был вместе с Эсамбаевым во время его выступлений в Новокузнецке, Новосибирске и Омске, послужило основой моего рассказа. Этот отрывок из его артистической жизни, по-моему, достаточно характерен и может дать общее о ней представление. Естественно поэтому, что я стремился познакомиться с той стороной жизни артиста, которая скрыта от глаз зрителя - за кулисами, в гримерной, в окружении коллег, друзей. Когда соприкасаешься с большим искусством, хочешь больше знать о его творце, глубже, точнее понять его искусство.

Я смотрел выступления Эсамбаева из зала и из-за кулис, вместе с артистом спешил в гримерную, где он готовился к очередному выходу. Как его вторая тень, следовал за ним в гостиницу, видел час за часом его внерабочую жизнь. Ел вместе с ним "хлеб-соль". Был рядом в автомашине, вагоне и самолете. Ходил с ним на репетиции, был в цирке и на балете. И все это время почти беспрерывно задавал вопросы, слушал его разговоры с друзьями и посторонними людьми. Вопросы касались его жизни, прошлого и настоящего, взглядов на искусство и латературу.

Я не только видел реакцию зрителей на его выступления, но и имел возможность узнать их мнение. Мне помог в этом создатель и хранитель музея Новосибирского театра оперы и балета, замечательный энтузиаст и любитель музыки Роберт Федорович Майер. С этим человеком меня познакомил Эсамбаев, встретившийся с ним еще в прошлый приезд в Новосибирск, в 1964 году. Вот уже более десяти лет каждый день Роберт Федорович сначала один, а потом со своими помощниками студентами - любителями искусства - после окончания спектакля или концерта берет специальные бланки для отзывов и направляется в фойе театра. Здесь зрителям предлагается изложить свое мнение об увиденном и услышанном. Таким образом Майер собрал ценнейший материал, широко показывающий зрительскую оценку произведений и исполнителей.

Собирал отзывы Роберт Федорович и во время первого выступления Эсамбаева в Новосибирске, и, конечно, в этот, второй, приезд. С любезного разрешения Майера я записал некоторые из зрительских откликов и использую их в книге. Они помогают мне, ибо отражают непосредственную реакцию различных категорий зрителей на искусство Эсамбаева. Дополнительно к этому я использую здесь письма зрителей к артисту, полученные им в разные годы. Привожу и мысли самого Эсамбаева об искусстве танца, высказанные им в интервью либо в печати.

Что же должно стать главным в рассказе о Махмуде Эсамбаеве? Этим главным, конечно, должны стать танцы Эсамбаева. Танцы народов СССР, танцы народов мира.

Ведь наши беседы с Махмудом, казалось бы, не имеющие отношения к его искусству, мимолетные замечания и реплики - все это всегда освещалось танцем. В его взаимоотношениях с людьми, в его походке, разговоре, поведении на улице и дома непременно проступала одна и та же тема - приверженность танцу.

А танцы Эсамбаева - это вершины, белоснежные пики. Такими они мне видятся. Но надо понять, откуда они набрали свою силу и красоту. Книзу гора ширится, крепнет, к основанию становясь могучим массивом, прочно связанным с землей. Так и танцы Эсамбаева - это пики, которые берут начало в его земле, в его народе, в его личной биографии, кровно связанной с его родной Чечено-Ингушетией. Так должно быть, но это надо увидеть, доказать.

И я начну свой рассказ с танца. Сначала с того, который увидел в фильме "Я буду танцевать". С самого родного танца Эсамбаева - чечено-ингушского.

На экране мы видим Эсамбаева в романтическом белом кавказском костюме, с газырями, с легкими, словно Чулки, ичигами, с высокой папахой. Нельзя без волнения смотреть этот бесхитростный кавказский танец, когда его танцует Махмуд Эсамбаев. Непередаваемая словами плавность и грациозность движений, гордость, мужество и уверенность человека в своих силах есть в этом танце.

Эсамбаева окружает группа танцоров в черных костюмах. Они виртуозны, гибки и ловки, как снежные барсы, а он царственно спокоен, строг, сдержан. Но это сдержанность вулкана, который таит в себе фантастическую силу. На поясе у Эсамбаева подвешены небольшие бараньи косточки - альчики. Исстари в Чечено-Ингушетии это украшение дарится самым лучшим танцорам. Сейчас в этих альчиках я неожиданно вижу некий иной смысл. Ведь это всегда была не просто высшая, но, по существу, и единственная награда танцору.

Башкирский танец

Старый закон гор - адат гласит, что танцы - это не занятие для мужчин. В минуты отдыха, веселья, на свадьбе, гулянье - танцуй. Но танец не может быть профессией уважающего себя горца. Все чеченцы и ингуши - от мала до велика, с детских лет и до старости - танцуют. И хорошо танцуют. Это, пожалуй, один из самых "танцевальных" народов мира.

Танец в крови нашего народа. Поезжайте в любое селение Чечено-Ингушетии. Зайдите в любой дом - там много радости и много детей. Выберите самого маленького, еще не начавшего ходить. Его еще держит мать, но стоит ему услышать ритм лезгинки, как его крошечные руки принимают точное положение, характерное для этого танца. И как только наш ребенок сделает первый шаг, он начинает учиться движениям национальных танцев.

Вот почему любой свой концерт я открываю чечено-ингушской лезгинкой. Вот почему я учусь танцевать этот танец у народа. Вот почему я бываю особенно счастлив, когда старики говорят мне: "Ты танцуешь так, как танцуют у нас в народе". Да. На вопрос, кто мой учитель, я, не задумываясь, отвечу: "Народ... у него я учился видеть и понимать жизнь, претворять ее в искусство, у него я учился мыслить и чувствовать в танце".

М. Эсамбаев

Но вышел парадокс: танец - это естественно, как дыхание, и поэтому не может быть профессией человека. Только ленивые не танцуют - так могла бы звучать поговорка горцев. От мужчины-горца вы не услышите: "Я люблю танцевать". Это само собой разумеется.

И потому-то альчики на поясе - достаточная награда самому искусному в танце.

...А на экране тем временем в кругу танцующих появляется девушка в белом наряде невесты. Идет плавно, не шелохнется. Пара начинает свой красивый и целомудренный танец. Они двигаются, не касаясь, друг возле друга. Так же, не дотрагиваясь до нее, он быстрыми движениями окружает ее стан руками.

- Не дай бог дотронуться до девушки, - говорит мне на ухо Махмуд. - Ее родные, которые стоят в толпе, могут сильно побить незадачливого танцора. А раньше могли и убить за это.

Фраза, сказанная Махмудом, неожиданно придает драматическую окраску тому, что я вижу на экране. Суровы, однако же, требования к танцорам. И быть лучшим здесь, видимо, не просто.

- Съемки сделаны в моем родном селе Старые Атаги, - говорит Махмуд, - рядом с домом, где я родился и вырос. Вон сидят мои товарищи и старики, которые знали моего отца.

Этот разговор мы ведем с Эсамбаевым в концертном зале в Омске. Идет отбор кинороликов с его танцами для вечернего выступления, чтобы отрывками из фильма заполнить паузы между танцами Эсамбаева на сцене. Роликов много, на целый киноконцерт, и поэтому директор филармонии в затруднении, что же отобрать. Все нравится. К сожалению, не придется брать этот чечено-ингушский танец, ведь в концерте Эсамбаев танцует подобный ему.

Но для того чтобы увидеть этот второй чечено-ингушский танец, мне нужно было, следуя по маршруту гастролей Эсамбаева, вылететь в Новокузнецк и успеть к началу его первого концерта в этом городе.

Раньше Махмуд в Новокузнецке не выступал. И хотя афиш о его концерте в городе не было, директор филармонии сообщил, что билетов в кассе тоже давно уже нет.

Я появился в гостинице "Металлург" в Новокузнецке за четыре часа до начала концерта. Постучался в номер. Махмуд открыл не сразу. Он отдыхал перед выступлением. За окном - теплый июньский день. На улице много народу. Закончилась рабочая смена, для тружеников настало время отдыха. Эсамбаев тоже отдыхает, только это отдых спортсмена перед трудными соревнованиями (здесь не может быть неудачной попытки, он не имеет права "сбить планку").

Лежит, читает газеты. Вид усталый. Объясняет, что почти не спал во время переезда из Кемерова.

Поднялся, начал делать легкую разминку. Я поневоле залюбовался его стройной юношеской фигурой. Поразили меня его мышцы на ногах. Это не мышцы, а словно морская галька под кожей. При его росте (180 сантиметров) и весе (62 килограмма) он, несомненно, очень легок. Да еще такие мускулы. Только лицо, взгляд выдают умудренного жизнью человека. Усталость подчеркивает это общее впечатление. Привычной кавказской шапки на голове нет. Растрепанные редкие черные волосы. Глаза спокойны и внимательны, настроены на размышление. Таким я видел его в эти дни часто, приходя в его номер. Но гораздо чаще он весел и оживлен, особенно когда у него друзья. Без шутки тогда не может быть ни минуты. Он находит место шутке даже в самые трудные моменты концерта.

Эсамбаев в партии Ротбарда. Фильм-балет 'Лебединое озеро'

...Мы ходим перед гостиницей в ожидании машины, и я удивляюсь его перевоплощению. Куда девалась усталость, расслабленность? Эсамбаев красив и элегантен в своем сером костюме, ярко-розовой рубашке без галстука, лаковых туфлях и высокой кавказской шапке. Он очень естествен, легок в движениях, походке, но они, в свою очередь, артистичны, строги и отточенны.

Приходит машина, и мы отправляемся на концерт через весь Новокузнецк - поистине "город-сад", как назвал его Маяковский, через мост над Томью, к Запсибу - знаменитому металлургическому комбинату.

Эсамбаев осматривает сцену клуба металлургов. Она блестит огромным круглым белым пятном посредине. Это местные плотники постарались, выстрогали пол для гостя. Ведь половину своих танцев он исполняет босиком. Махмуд хвалит пол, но у самых кулис вдруг наклоняется и поднимает гвоздь - к большому конфузу хозяев зала.

- У меня нюх на гвозди, - улыбаясь, говорит он. - Моим ногам не раз приходилось иметь с ними дело.

...Я смотрю этот концерт из зала. Оркестр в составе девяти человек разместился слева, за кулисами.

На сцену выходит ведущая концертной бригады Эсамбаева. Начинает говорить. У нее приятный, бархатный тембр голоса. Я останавливаюсь на этих деталях потому, что весь концерт - это создание Эсамбаева. Он не только солист, но и автор текстов, предваряющих его танцы. И еще - режиссер-постановщик этих своеобразных представлений.

- Начинаем концерт Махмуда Эсамбаева "Танцы народов мира", - говорит ведущая, - в концерте принимают участие артисты Чечено-Ингушской филармонии.

Она делает небольшую паузу и затем продолжает:

- Где бы Махмуд Эсамбаев ни гастролировал, - в нашей ли необъятной стране или за рубежом, - он неизменно включает в концерт танец-легенду о своей любимой Чечено-Ингушетии.

...Как только занималась заря, маленький мальчик выбегал встречать рассвет. Он любил пробуждение природы. Но однажды глубокой ночью мать разбудила его, завернула в бурку, посадила на арбу, и вся семья тронулась в путь. "Куда мы едем?" - "Молчи, сын мой, вырастешь - узнаешь закон гор".

Много лет провела семья на чужбине. И мальчик, став юношей, узнал причину бегства семьи из родных мест. Как-то на охоте его отец случайно убил соседа, и, чтобы избежать кровной мести, семья вынуждена была покинуть родину. Но однажды он решил вернуться туда. При свете луны он увидел родной аул, окруженный горами, сакли. И он решил: "Пусть лучше смерть, но я пойду туда с открытым сердцем и без оружия". Можно забыть все, что знал, все, что любил, но родину забыть нельзя.

...Сцена открыта. Струится призрачный лунный свет. Издалека слышны звуки гармони, льется задумчивая, немного грустная кавказская мелодия.

Вдруг стремительно выбегает на середину сцены юноша. Он долго бежал, а теперь, запыхавшись, замер. Наглухо закутан в черную бурку. Черная шапка. Лицо почти все закрыто черным башлыком. Светят зажженные лунным светом белки широко открытых встревоженных глаз.

Медленно повернулся вокруг себя, всматриваясь в окружающее. И вдруг увидел! На мгновенье замер, потом всем телом подался вперед, выкинув словно в мольбе белые руки и почти упав на выставленную ногу. В темноте видно, как загорелись любовью его глаза. Руки, кажется, дотянулись до родных хижин. Ласковыми движениями пальцев он словно касается их, а потом нежно прикладывает пальцы к губам, как будто целуя то, что увидел.

Рабочий момент съемки фильма 'Лебединое озеро'. К. М. Сергеев - постановщик балета и М. Эсамбаев - Ротбард

В порыве радости сбрасывает бурку и бросается на нее, лаская телом родную землю. А вот ручеек, который бежит к его дому. Берет в ладони воду и не то пьет, не то целует ее, играет с ней, подбрасывая кверху и ловя брызги лицом.

А радость эту можно пережить лишь в танце, иначе не выдержит сердце. Он идет по кругу, выпрямленный, гордый, грациозный. С упоением танцует свой родной танец. Разыгралась кровь! Он красив и полон сил. И вдруг молнией его пронзает мысль. Кровная месть! Выхватывает из ножен острый кинжал. Нет, только не кровь! Рука разжимается, кинжал вонзается в землю. Он готов принять смерть, если этого кто-то хочет. Закинув на плечо конец бурки и вытянув вперед руку, с горящими глазами идет к родному очагу...

- Кровная месть - пережиток прошлого кавказских народов, - говорит Эсамбаев. - Я хочу в танце сказать, что этого не должно быть. И еще - что выше всего - это любовь к Родине. Это лейтмотив всего, что я делаю. И вообще я стараюсь своим танцем говорить. Не знаю, правда, как это получается. Технические трюки и сложности в танце не нужны, если они ни о чем не говорят, ни на что не работают.

Вот как обернулась для простого парня из рода Ишхоевых его любовь к танцу. Обернулась поэмой о народе, из которого он вышел. Он требует, чтобы люди любили друг друга, чтобы не было между ними вражды. Прочь темное прошлое, страшные обычаи и предрассудки, ничто не должно омрачать жизнь человека.

Да, больше всего только что увиденный танец Эсамбаева - танец-поэма, танец-новелла - говорит о любви к родной земле. Как страстно выражает он это в жестах, мимике, в пластическом образе.

Артист часто разлучается с родным краем. Махмуд бывает в Грозном, где его дом, не больше месяца в году. Все остальное время - бесконечные поездки по стране. Часты и зарубежные гастроли. Они обостряют у артиста ощущение родных стен, родного очага. Может, поэтому у Эсамбаева всегда такое неистовое чувство в его чеченоингушской легенде.

И залу передается это ощущение любви к родной земле.

Эсамбаев рассказывает в танцах о своем народе. Народ, не считавший танец серьезным делом, вдруг увидел, как в искусстве Эсамбаева он отразился всеми своими лучшими чертами. И народ ответил Махмуду любовью и настоящим признанием. С 1958 года он неизменно избирается депутатом Верховного Совета Чечено-Ингушетии. С его мнением считаются старики, что на Кавказе значит очень много.

Как-то в антракте ему принесли записку. Прочитав ее, Махмуд рассмеялся:

- Скажите пожалуйста, они просят, чтобы я исполнил сверх программы чечено-ингушский танец. А этот, первый, разве не чечено-ингушский?

В чем-то, конечно, зрители правы. Второй танец Махмуда - не совсем танец. Между чечено-ингушским танцем и легендой о кровной мести большая дистанция. Между ними то новое, что сделало Эсамбаева Эсамбаевым. Используя природный дар драматического актера, прекрасно владея искусством перевоплощения и яркой пластической "речью", он создает хореографические новеллы, картины, которые стремится наполнить мыслью и действием. Все это позволило создать своеобразный хореографический театр одного актера.

М. Эсамбаев - Ротбард. Кадр из фильма 'Лебединое озеро'

Чтобы понять, как он к этому пришел, нужно проследить все этапы зарождения эсамбаевского танца-спектакля.