4. 1848-й

Круг друзей

Август Бурнонвиль и его жена за первые восемнадцать лет службы балетмейстера приобрели много друзей. Это ярко проявилось во время домашнего ареста Бурнонвиля в 1841 году, когда Елена вынуждена была даже закрыть двери перед многочисленными посетителями. С ее стороны это было весьма умно, так как она старалась избежать бурной реакции на происшедшее со стороны своего темпераментного мужа.

Среди друзей семьи Бурнонвилей было много писателей, музыкантов, художников, группа артистов Королевского балета, несколько деловых людей, которые помогали Августу в его многочисленных материальных проблемах. (Они, кстати, всегда получали свои деньги обратно.) Деловые люди помогали ему и в его общественных инициативах по оказанию кому-либо помощи (что часто бывало делом рискованным), принимали участие в его административных заботах. В окружении балетмейстера было и несколько священнослужителей, интересовавшихся искусством и социальными вопросами. И, конечно же, в круг близких к дому людей входили те, кто не имел никаких особых должностей. Это видно из многочисленной корреспонденции, которую оставил после себя Бурнонвиль и которая хранится в Королевской библиотеке. Из общего ряда нужно выделить одного человека, который не был Бурнонвилю ближе других, но оказывал ему большую практическую помощь. Это писатель Х. П. Холст^*, с которым Бурнонвиль познакомился в Италии. 26 сентября 1847 года он пишет в дневнике:

^* (Холст Х. П. (1811-1893) - датский писатель и режиссер.)

"Читал кое-что из "Моей театральной жизни" X. П. Холсту".

Через два дня и позже повторяется почти та же запись. 21 октября он пишет: "Был у Холста, который нашел мне издателя - Рейцеля - для моей книги, 250 ригсдалеров. Мы просмотрели часть рукописи".

17 декабря Бурнонвиль получил "первые экземпляры книги "Моя театральная жизнь"". В тот же день автор мемуаров посещает Эленшлегера и преподносит ему свою книгу. Через несколько дней старый писатель встретил Бурнонвиля словами: "Как меня развлекла Ваша книга"^*.

^* (Bournonville Ch., Erindringer fra hjemmet og fra scenen, s. 281 f.)

Холст не был инициатором издания дневников. Бурнонвиль давно задумал оставить память о своей деятельности не только в хореографической форме. Он начал писать мемуары, считая, что его профессиональная карьера в 1848 году закончилась вместе с истечением восемнадцатилетнего срока контракта. Литературная работа содействовала внезапному дуновению мягкого ветра воспоминаний, который обвевал автора в последующее время. Уже 7 января 18,48 года он получил "важное письмо" от своего шефа и, несмотря на серьезные исторические события в Дании, 17 января подписал новый, одобренный королем контракт на семь лет, "к радости и успокоению всей моей семьи".

Книгу "Моя театральная жизнь" часто называют наивной. Это объясняется откровенностью Бурнонвиля: с равной долей искренности он рассказывает и о своих достоинствах, и о своих ошибках. Называет и анализирует произведения искусства, понравившиеся ему, и критикует те, что вызывают его неприятие. Именно в силу явной авторской откровенности книга производила огромное впечатление на читателя, при всей критичности была отнюдь не негативистской, а, напротив, полной активного жизнеутверждения. Мемуары написаны языком того времени. Передаем дословно один пример из сотен:

"Каждый услышанный рассказ и все прочитанное сразу представляется моей фантазии живым, с определенными лицами, костюмами, обстановкой, и все это с такой яркостью, что, если я через десять лет возьму ту же книгу, передо мной снова встают те же образы. Благодаря этому в уме моем собралось множество живых картин: они отождествились с моим искусством, и с той минуты, как я взялся за компонирование, я щедро черпал из этого запаса. Пожалуй, мне бывало трудно найти сюжеты, которые заинтересовали бы нашу публику и в то же время подходили бы к силам нашего театра; но природа, человеческая жизнь и история никогда не перестанут представляться мне в пластических формах балета"^*.

^* (Классики хореографии, с. 273.)

Это настолько же наивно, как и слова великого астронома, который вынужден был отказаться от своей теории, а после отречения прошептал:

"И все-таки она вертится".

Книга рождает ощущение импровизации. Она разделена на три части. В первой автор размышляет о балете, о своих опытах (параллели, результаты), о принципах хореографии. Вторая часть содержит анализ отдельных постановок, сюда же вплетаются различные авторские толкования, более или менее убедительные, своих и чужих произведений. За всем этим чувствуется намерение показать личное кредо художника. И наконец, в книге помещены одиннадцать стихотворений, из которых последнее - "Зашита современности" - представляет собой ответ на письмо в стихах из Швеции, поводом для которого послужил балет о Бельмане. Оно представляет интерес как свидетельство чувства ответственности Бурнонвиля - художника и гражданина.

Пока существует читатель, интересующийся проблемами современного театра, книга Бурнонвиля будет привлекать к себе как свидетельство способности художника делать эстетику и искусство органической частью жизни. Бурнонвиль всегда был уверен, что истинное искусство рождается народом и что балет поэтому никогда не сможет выродиться в гримасу театра - в примитивную пантомиму или головоломную гимнастику.

В плане описания личной жизни автора книга полностью отвечает своему заголовку. Она скромна в такой степени, что каждая попытка какой-либо интерпретации может привести к ошибочному выводу - положительному или отрицательному. При сравнении ее с другими историческими источниками ясно вырисовывается знаменательная черта личности Бурнонвиля: он не был злопамятен. Некоторые из знаменитых художников, о которых он восторженно пишет в первой части, пытались в свое время повредить ему, оклеветать, бывало, наказывали его лишением куска хлеба. Но, рассказывая о своих современниках, он никогда не искал выгоды для себя.