2. "Достичь необходимой зрелости"

Слова забытого значения

Последней премьерой Бурнонвиля во время его копенгагенских гастролей осенью 1829 года был балет "Солдат и крестьянин". Он назвал его "пантомимической идиллией". Это, следовательно, другой тип балета, нежели, например, дивертисмент "Поклонение грациям", где ряд более или менее сочетающихся между собой танцев соседствуют друг с другом. Бурнонвиль отнес бы многие бессюжетные балеты XX века, например "Аполлон Мусагет" Игоря Стравинского^*, к разряду дивертисмента, то есть к жанру, который он и его современники ставили ниже драматического балета с определенной фабулой и четкой характеристикой персонажей.

^* ("Аполлон Мусагет" - балет, поставленный на музыку И. Стравинского балетмейстером А. Р. Больмом. Впервые исполнен на фестивале камерной музыки в Вашингтоне в 1928 г.)

Есть много причин, которые заставляют нас рассматривать балет "Солдат и крестьянин" иначе, чем это делает Бурнонвиль в своих книгах воспоминаний. Он, например, забывает рассказать о переписке со своим шведским учеником Христианом Иогансоном в связи с восстановлением балета в 1838 году в Стокгольме. "Солдат и крестьянин" - это самый ранний балет Бурнонвиля, показанный за пределами Королевской Новой площади. Это его первое самостоятельное сочинение.

Хореограф хотел обозначением "пантомимическая идиллия" сообщить публике определенное представление. Современный человек относится к этому понятию иронически.

Однако идиллия - это эстетическое понятие, с которым последующие поколения обошлись так же небрежно, как со словом "романтизм". Слово "идиллия" не вызывало высокомерной усмешки в начале XIX века. Гегель использует его в своей эстетике и говорит об участии "представления о так называемой золотой эпохе или идиллическом состоянии "в построении" единства, созданного человеческой деятельностью"^*. Для публики Бурнонвиля "идиллия" не имела ничего общего с розовым солнечным заходом или с пастушками стиля рококо. Наоборот, "Идиллия" символизировала конец ненавистного "периода париков" на сцене. Идиллия, как объясняет лексикон^**, - это здоровое, спокойное состояние жизни. Это понятие нашло свое место, как указывает Гегель, и в литературе, в частности у Гёте.

^* (Hegel Fr., Asthetik, Berlin, 1965, bd. I, s. 254.)

^** (Salmonsens Leksikon, наиболее распространенный старый датский лексикон. - Прим. авт.)

Определение пантомима издавна в Англии и Дании было тождественно рождественской пантомиме и спектаклям в театре пантомимы в Тиволи в Копенгагене. Когда состоялась премьера балета "Солдат и крестьянин", это положение уже изменилось. Половина тех балетов, которые датский хореограф мог видеть в парижской Опере с 1820 года, именовались "балетами-пантомимами", в том числе и творения Милона и Омера. В последующий период, вплоть до 1847 года, положение все более усложнялось, поскольку так называли две трети всех произведений, в частности "Сильфиду", и все знаменитейшие творения балета периода романтизма, за исключением "Жизели". Поскольку старое понятие "действенный балет" за тридцать лет совершенно не применялось, определение "пантомима" использовалось для обозначения жанра работы балетмейстера с драматическим или комическим сюжетом.

Итак, "Солдат и крестьянин". Пантомимическая идиллия.

Шведская постановка дает нам возможность глубже вникнуть в суть этого произведения, нежели датская. Во-первых, благодаря тому, что Христиан Иогансон старается удовлетворить то любопытство, которое, по его предположению, должен испытывать его корреспондент - молодой хореограф, узнавший о первой постановке его спектакля на другой сцене. Кроме этого, на шведском языке существовала печатная программа, посвященная балетным произведениям Бурнонвиля, написанная не самим балетмейстером, а другом Иогансона, придворным медиком. На датском языке печатной программы не было. Христиан Иогансон выучил балет "своего любимого учителя", так он обычно обращался в письмах к Бурнонвилю, во время учебы в Копенгагене. А еще раньше он показал образец хореографии Бурнонвиля в Стокгольме, когда получил разрешение дирекции заменить "длинное и скучное" соло Андерса Селиндера "прекрасным па-де-де, которое я выучил у вас"^*. Если можно удивляться уверенности и быстроте еще неопытного Бурнонвиля в начале его постановочной практики, то нельзя не испытать уважения к молодому шведу. Начало его карьеры во многом объясняет, почему он прославился как педагог и в Императорском балете в Санкт-Петербурге.

^* (Lilliestam A., Breve til August Bournonville fra Christian Johansson. Personalhistoriska Tidskrift, Stockholm, arg. 69, 1973, s. 80.)

15 января он пишет:

"Вчера я начал репетиции "Солдата и крестьянина" с кордебалетом; пока дело идет туго, танцоры учат порядок медленно. Но я вобью его в их головы. Я уже попытался сделать это сегодня, и они знают почти целый танец"^*. Затем перечисляются исполнители ролей и упоминается "придворный медик", который советует переименовать балет в "Возвращение". В следующем письме Иогансон рассказывает о подготовке к премьере:

^* (Lilliestam A., Breve til August Bournonville fra Christian Johansson. Personalhistoriska Tidskrift, Stockholm, arg. 69, 1973, s. 83.)

"За восемь дней я подготовил балет, два раза мы репетировали на сцене, а 22 января он был показан в первый раз. Балет "Возвращение" шел после очень длинной трагедии "Эрнани"^*, и я вышел на сцену только без четверти одиннадцать. Однако публика не была сонной, приняла меня очень вежливо, бурно аплодировала после моего па-де-труа и в конце балета. В постановке все было хорошо: исполнение, декорации, костюмы - все! Г-н Бурнонвиль должен знать, что костюмы здесь являются наиважнейшей частью спектакля - на сцене царит страшная роскошь. Я получил совершенно новую форму, которая хорошо на мне сидела, на голове у меня была шапка, как у г-на Бурнонвиля, но я прикрепил к ней вместо маленького неподвижного пера красное страусовое перо, которое спускалось вниз и колыхалось. Весь балет шел очень хорошо, артист по имени Венбом играл отца, все исполняли свои роли хорошо, спектакль был полон жизни"^**.

^* ("Эрнани" (1829) - пьеса В. Гюго (1802-1885).)

^** (Op. cit. Письмо датировано 2 февраля 1838 г.)

В балете молодой солдат возвращается домой, встречает свою невесту, рассказывает о солдатской жизни и, к общему удивлению, выбирает будущее крестьянина. Бурнонвиль производил огромное впечатление своим "мимическим монологом". Адам Эленшлегер писал о Бурнонвиле в этой роли: "он говорит". Поэтому особенно интересно по шведской программе познакомиться с тем, что же он "сказал"^*.

^* (Для того чтобы показать богатство мимики Бурнонвиля, мы обозначили курсивом то, что нельзя выразить обычной пантомимой и что, естественно, не имеет ничего общего с "языком немых", который Бурнонвиль ненавидел. - Прим. авт.)

"В заключение отец просит сына рассказать о своих бранных подвигах. Виктор (роль Бурнонвиля) спрашивает остальных, хотят ли и они послушать. Все отвечают согласием. Виктор собирается с мыслями и говорит: "Я с удовольствием вспомню происшедшее.

Помните, как мы расстались здесь? Я пожал ваши руки, вытер свои слезы и отправился в путь. Но мужество вернулось в мое сердце, сабля у меня была на боку, ружье на плече, и я ругнулся, поминая черта. Я бросил ранец за спину, барабаны забили, трубы затрубили, мы двинулись вперед, и впервые я увидел врага, пули свистели то там, то тут. Сабельные удары поражали моих товарищей. Я зарядил ружье, начал стрелять, потом пошел в штыковой бой, вперед... и был ранен".

Лиза испугана, Виктор ее успокаивает: "Это было не опасно, платком, который ты мне подарила, я перевязал руку, поцеловал рану и не чувствовал ни страха, ни боли.

Отец, враг бежал, и мы с честью овладели полем боя. Нас всех собрал бой барабана. Генерал подозвал меня. "Мой сын, - сказал он мне, - я тобой доволен". - "Большая честь для меня, генерал", - ответил я. "Вот, - сказал он, - возьми орден, носи его". Я взял его, прижал к губам и прикрепил себе на грудь. Родине вновь нужен мир. Моя сабля отдыхает. Я возвращаюсь в родной дом, в лоно семьи. Мой любимый отец, этот почетный знак вы сохраните как наше главное сокровище... Теперь, моя любимая Лиза, я женюсь на тебе".

Зная невероятную способность Бурнонвиля запоминать музыку, находить красноречивые мимические выражения для стихов, песен, изречений, что характерно для всего его хореографического творчества, могу себе представить, что в зале был некто, кто улыбался молча, но ничего не говорил. Это был шведский король Карл XIV Юхан, ранее знаменитый и прославленный полководец Французской республики и Наполеона - Бернадот^*. В то время существовало столько устойчивых ассоциаций, что у жестов, как это сегодня ни удивительно, была намного более обширная семантика, нежели теперь. Бурнонвиль подтверждает это, говоря о "Солдате и крестьянине":

^* (Бернадот Жан Батист (1763-1844) - маршал Франции, участник революционных и наполеоновских войн. В 1818-1844 гг. - шведский король Карл XIV Юхан, основатель династии Бернадотов.)

"Французский солдат не был еще таким затасканным театральным персонажем, каким стал впоследствии, и, как это ни странно нынче, Франция и Наполеон вызывали прямую ассоциацию с Данией и датским королем"^*.

^* (Bournonville Aug., Mit Theaterliv, s. 111.)

Требование к балетмейстеру, чтобы он создавал выразительные, понятные зрителю мимические "монологи", оставалось непоколебимым до времен последних балетов Бурнонвиля. Это вело его по волнующим путям искусства дальше, чем какого-либо другого балетмейстера XIX века, в театр танца следующего столетия.

Вспомним высказывание Михаила Фокина:

"Мимические сцены ставились по системе условных жестов. Когда надо было выразить жестами "позовите сюда судью", Иванов призадумался и даже громко стал рассуждать, как же сказать "судью". "Позовите" - можно сказать, "сюда" - это даже очень легко. Но вот "судью"... Он сердился, крутил свой длинный тонкий ус и вдруг обрадовался. Он подвигал перед лицом кистями рук в вертикальном направлении. "Это же весы, весы правосудия... судья!"^*".

^* (Фокин М. Против течения, Л., "Искусство", 1981, с. 47.)