09.08.2012

Встречайте Алексея Ратманского, величайшего русского хореографа

С Алексеем Ратманским связан один парадокс. Танцевальный мир любит его за то, что он создает подлинно классические балеты, а он стремится к чему-то совершенно иному, пишет The Times.

«Не знаю, как не быть классическим, — говорит он. — Но хотелось бы знать».

Мне совсем не хочется слышать такое признание от самого выдающегося из ныне живущих хореографов России. Много лет, пока антиклассическая бригада укрепляла свои позиции, Ратманский последовательно создавал себе международную репутацию, опираясь на собственное яркое и характерное видение классицизма. Идет ли речь о «Светлом ручье» или «Ромео и Джульетте», «Пламени Парижа» или его шокирующей трактовке «Жар-птицы» для Американского театра балета в июне — все свидетельствует о том, что он сумел придать вторую молодость языку прошлого и сделать его необыкновенно актуальным сегодня. Меньше всего мне бы хотелось, чтобы он, уйдя с проторенной дорожки, утратил то, что маркетологи называют уникальным торговым предложением.

Но он смотрит на дело иначе. «Я признаю, что классический язык является сильной стороной меня как русского хореографа — невозможно скрыться от своего воспитания, но мне хотелось более бегло владеть и современным языком. Он тоже присутствует во мне».

Можно видеть, как Ратманский пытается освободиться от пут традиции в своей «Золушке», которую Мариинский балет везет в этом месяце на Эдинбургский международный фестиваль. Это явно не привычная нам сказка. Но если фестиваль стремится продемонстрировать современное творчество со всего мира, как утверждает его директор Джонатан Миллз, то задумчивая и проникновенная «Золушка» Ратманского — именно то, что нужно.

Она была создана в Санкт-Петербурге десять лет назад и с тех пор мы осознали, сколь разнообразны вкусы Ратманского. Его балеты могут быть полны меланхоличных истин или озорного юмора; они могут быть слегка ненормальными, даже бредовыми; живыми и веселыми или утонченными и изящно современными.

Большую часть своей карьеры он провел вдали от родины — в качестве танцора работал с Королевским Виннипегским балетом и Королевским Датским балетом, а влияния, определяющие его хореографический стиль, являются в равной степени международными и доморощенными. Возглавляя несколько лет назад балетную труппу Большого театра, он ввел в репертуар как атлетический и шаловливый балет Твайлы Тарп «В комнате наверху» (1986), так и величественную воссозданную постановку Петипа «Корсар» (1899) — такое параллельное мышление ему по душе.

Он не излучает высокомерие успеха. Хрупкий и скромный — и все же сохраняющий наружность утонченного танцора, каким он когда-то был — Ратманский держится с достоинством, но мягко, на грани застенчивости. Однако, не создавая впечатления человека пробивного, он, безусловно, достигает желаемого. С 2009 года он хореограф Американского театра балета; контракт подписан до 2023 года — такая продолжительность является в балетном мире неслыханной. «Невероятно, не правда ли? — говорит он мне за кулисами Метрополитен-оперы, где АТБ размещается летом. — Это придает мне чувство востребованности, и я очень это ценю. Мне очень повезло, и я делаю все, что в моих силах, поскольку знаю, что через пять лет могу им разонравиться». Занимая должность, позволяющую ему работать по всему миру и иметь при этом надежную базу в Нью-Йорке, Ратманский, которому через пару недель исполнится 44 года, живет по безумному графику, стараясь извлечь максимум из своей нынешней популярности. Именно это заставило его пять лет назад покинуть Большой; сегодня в мире не осталось практически ни одной крупной балетной группы, которая бы не зазывала его к себе.

Вскоре его карьера получит мощный толчок в Британии. В феврале состоится премьера его нового балета для Ковент-Гардена — это его первая работа для британского театра; в апреле его балет «Ромео и Джульетта», созданный в прошлом году для Национального балета Канады, едет в Садлерз-Уэллз. Не беспокоится ли он по поводу перенапряжения при таком обилии работы? «Это и хорошо, и плохо. Порой слишком много — это не очень хорошо, но я, безусловно, рад работать в Британии».

Как и многие другие художники, чье мышление пережило эволюцию, он несколько двойственно относится к эдинбургской постановке своей «Золушки» десятилетней давности. «Я действительно удивлен, что постановка длится так долго, — говорит он. — Сейчас я бы сделал это совершенно иначе; на самом деле, в следующем году я собираюсь ставить новую версию «Золушки» для австралийцев, поэтому рад возможности заняться ею вновь. Но Эдинбург дает танцорам Мариинского театра шанс блеснуть. А Валерий Гергиев будет дирижировать на всех четырех спектаклях. Он потрясающий дирижер, когда его темпы не совсем расходятся с балетными па. Он следует своим музыкальным инстинктам, что не всегда хорошо с точки зрения танца, но порой очень стимулирует».

Ратманского не позвали в Россию, чтобы отработать постановку, и из-за этого он немного нервничает. «Мне бы хотелось поработать над ней с танцорами. Полноформатный сюжетный балет — это постоянная работа, он принимает окончательную форму лишь после того, как разные исполнители станцевали его для разных аудиторий. Поэтому меня беспокоит то, как будет выглядеть «Золушка». Но я уважаю танцоров «Мариинки» и верю, что они сделают все, что в их силах. Последний раз, когда я видел их в своем балете, заглавную роль исполняла Диана Вишнева, и она была великолепна. А подготовка танцоров просто замечательна. У них расслабленные руки, очень свободные и красивой формы. Этого нет в Большом, нет в АТБ, нет в Парижской опере: нигде нет таких красивых рук, как в Мариинском».

Он с удовольствием предвкушает начало работы в Ковент-Гардене. «Меня это очень будоражит, потому что некоторые танцоры Королевского балета великолепны, и я хочу работать с ними, хотя и не так хорошо знаком с труппой». Он придает своему одноактному абстрактному балету галльский аромат, выбрав музыку Жана Франсе, умершего в 1990-е. «Он считается малозначительным французским композитором, но я считаю, что он восхитителен. В ритмическом отношении это самая сложная известная мне классическая музыка, но в то же время она беспечна и полна юмора. Она говорит со мной; я ее обожаю».

У Ратманского, с какой бы труппой он ни работал, есть «свои» танцоры. «Я как ребенок в кондитерской. Я не принимаю это как должное. Каждый день я говорю: как же мне повезло». И все же он стремится к чему-то, чего у него нет. «Я чувствую, что фокус в танцевальном мире смещается с балета к современному танцу, и этим отчасти объясняется то, что моя работа вызывает интерес. Я не буду ставить балеты без пуантов — не потому что я так хочу, а потому что никакой другой техники не понимаю».

«Вспоминаю, как в 2009 году в Австралии, где я ставил балет Мясина, в соседней студии работал Уэйн Макгрегор. Я наблюдал за ним и удивлялся, как он может делать такое. Я пребывал в таком благоговении, что завидовал его способности сочетать па так, как бы мне и в голову не пришло. Но ведь хочется сделать что-то, чего ты не умеешь, не так ли?»

Он осознает, что классическому балету приходится бороться за право быть услышанным. «Танцу очень трудно соперничать с компьютерными играми. Как сделать его привлекательным? А современный танец — язык сегодняшнего дня; можно видеть, как он отражает мир за пределами театра». Что остается балету? «Я осторожно обращаюсь со словом «красота», потому что использую его не только в слащавом смысле. Но, думаю, главное в балете — красота, любая красота. Вы получаете сочетание молодых, хорошо обученных красивых людей, с музыкой и визуальными эффектами, которое может быть волшебным».

Его огорчают все эти «отчаянные попытки сделать классику актуальной. Почти во всех случаях они обречены на провал. Когда я смотрю классику, большую часть времени она кажется мне мертвой, и это печально. Я говорю своему 14-летнему сыну, что счастлив, что он не занимается балетом, потому что мужчины в трико выглядят довольно странно». Не предлагает ли он отказаться от классики XIX века? «Нет, но для того, чтобы она ожила, нужны великие танцоры, хорошие актеры, умные режиссеры и хорошие новые постановки». После «Золушки», «Ромео и Джульетты» и «Щелкунчика» Ратманский чувствует себя готовым взяться за «Лебединое озеро» и «Спящую красавицу». «Раньше я бы не притронулся к ним, но теперь, думаю, готов. Я не видел ни одной постановки, которая удовлетворила бы меня на 100 процентов. Я не стал бы ни полностью восстанавливать, ни модернизировать ни тот, ни другой балет; думаю, что нужно уважать оригинал, но в то же время признавать потребность в редактуре».

После долгих странствий Ратманский обосновался в США. Его сын, родившийся в Дании, растет американцем, а жена рада, что уехала из Москвы. Но рад и Ратманский. Жизнь в Большом, несмотря на успех и оживление труппы, была омрачена интригами и клеветой. Поэтому он не скучает ни по театру, ни по городу: «Я рад, что меня там нет».

Дебра Крейн (Debra Craine)

Источники:

1. rus.ruvr.ru